Цент понимал, что проиграл, понимал, что жить осталось считанные дни, если не часы, но смириться с поражением все равно не мог. После попадания в камеру, он примерно час не оставлял яростных попыток разорвать путы, на что истратил все оставшиеся силы, но положительного результата не добился. И даже теперь, обессиленный, избитый, он не желал смиряться со своей участью. Напротив, в его душе с каждой секундой, проведенной на бетонном полу, крепла и разрасталась настоящая ненависть ко всем этим заплесневелым богам, повылезавшим из своих гробниц. Прежде ненависти не было, было понимание необходимости их уничтожения. Не угрожай боги Центу лично и его подданным лохам, не планируй они уничтожить род людской, герой девяностых и не подумал бы бросать им вызов. Но теперь все изменилось. Теперь уже Цент хотел поубивать этих богинь не ради каких-то высоких целей, но чисто из личной мести. О, с какой бы неземной радостью он сделал им больно! Как бы желал ввергнуть их в немыслимые мучения, и насладиться их истошными предсмертными криками! Было бы хорошо иметь для этих целей подходящий инструмент, какой-нибудь небесный паяльник, чье внедрение в зады темных богинь заставило бы тех сурово пожалеть обо всех их бесчисленных злодеяниях.

Это все, что оставалось Центу – лежать в темноте и предаваться мечтаниям о сладкой мести. Мечтаниям, увы, несбыточным. А он бы много кого хотел попытать, не только темных богинь. Весьма желалось подвергнуть мукам неистовым предателя-рецидивиста Владика, заодно с ним сводить в теремок радости Колю-выдумщика. Ну и помимо них нашлось бы, кому сделать мучительно больно.

Но грезы об истязании всего живого так и оставались грезами. Пока что Цент мог помучить лишь одно живое существо – себя, да и то морально.

– Как же так? – процедил он сквозь зубы. – Я же мужик – венец творения, созданный по образу и подобию божьему. Как я мог проиграть двум бабам, пусть и богиням?

– Тому причиной, в немалой степени, послужило твое очевидное скудоумие, – внезапно прозвучал над ухом знакомый голос.

В камере, куда поместили Цента, было темно, но у Изяслава, как выяснилось, имелась функция подсветки, благодаря чему его было хорошо видно даже в кромешном мраке.

– Правильно мальчики сомневались, что у тебя что-то получится, – заметил Изяслав. – А вот я, признаться, в тебя верил. Зря, как оказалось.

– Чего тебе тут надо, Противный? – проворчал Цент. Явившемуся призраку он был не рад. Помочь ему тот не мог никак, а тратить последние часы жизни на разговоры с нетрадиционным богатырем решительно не хотелось.