Кортэ вздрогнул. Никогда более, за все отпущенные жизни и смерти – никогда! – не получится проснуться, ощущая, как твое дыхание пьют. Не будет возможности в ответ отдать свое дыхание и слушать звон колокольчиков в знакомом смехе, чтобы затем щекоткой в ухо вползло «мой старый лев»…

Кортэ рванулся, вытянулся в струну, ощутил пустоту – не пустой, а океаном с множеством течений и взрослых, не воздухом созданных, ветров. Плоская темная голова Поу сразу оказалась рядом, каждая чешуйка видна! Для надежности сын тумана вцепился в шею змея и старательно выдавил из его пасти дыхание – если таковое еще имелось у полузадавленной твари.

В последний миг Поу, кем бы ни был и чем бы он себя ни мнил, испытал ужас.

Змей рванулся назад и вниз, пытаясь избавиться от хватки назойливой жертвы. Но Кортэ не привык отпускать добычу, если уже дотянулся до неё. Кортэ тоже знал, что такое жажда, и тоже мог представить себя змеем. Запросто. Куда сложнее хоть на миг ощутить душу – птицей…

Дыхание твари ледяным ядом влилось в горло сына тумана. Тело свела судорога, поверхность за спиной угасла, словно неведомый бог-шутник задул лампаду солнца.

Кортэ разобрал удаляющийся крик Аше, полный отчаяния. По шее – сын тумана еще помнил, что это такое – прошло нечто, отделяя удушье от свободы. Длинное тяжелое тело змеи скользнуло вниз, вдруг лишившись опоры. Оно погружалось все быстрее и быстрее, растворялось во тьме – могучей, чуждой и по-своему восхитительной…

Кортэ падал вместе с Поу. Смотрел, ничего не видя. Слушал, утратив слух. И, хотя тьма рычала, исторгая жуть, он оставался совершенно спокоен.

Нэрриха, в отличие от людей, умеют возвращаться. Особенно если есть, к кому.

Глава 9. Собачья жизнь

Глава 9. Собачья жизнь

Ничто не позволяет так полно ощутить дыхание ветра и силу его, как плаванье в безбрежности океана. Здесь ветер зрим. Ничтожное дуновение ползет по глади вод неторопливой гусеницей, крошечными лапками морщит многоцветный шелк, выкусывая лепестки бликов, оставляя лунки теней. Уверенная рука сильного ветра мнет волны, наметает целые холмы переливчатой бирюзы или выдувает громады темного стекла, рушащегося с ревом и грохотом, бьющегося в пыль…

Ветер владеет миром, каждый миг он рисует явь, стирает только что созданный узор – и начинает свой труд заново с упрямством Кортэ, детским восторгом Альбы, внимательной задумчивостью Ноттэ или грустной взрослой мудростью Оллэ. Тучи облекают ветер в плоть и наделяют формой, свет пронизывает облака, превращая их в живые памятники величия веры и знаки остережения перед могуществом заблуждений – устремлённые ввысь белые Башни и черные провалы пропастей.