Джон, напрягая последние силы, потянулся к тому, кто стоял за дверью. Открылся, чтобы услышать чужие мысли. И услышал.

— Ты чего? — Джил с тревогой заглянула ему в лицо. — Кто там?

Джон втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Там Питтен Мэллори, — сказал он. — Помнишь такого?

Джил выдохнула. Свечение вокруг головы стало малиновым.

— Вот срань, — сказала она. — Не к добру это.

— Пойду открою, — сказал Джон.

***

***

Питтен Мэллори, канцлер Безопасного Хранилища Раритетов, был огромен. Со времени их последней встречи он потолстел ещё больше: налитое жиром брюхо свисало над ремнём, стриженый затылок бугрился складками, пальцы размером и формой напоминали ливерные сосиски. Голову окружала болезненная, зеленовато-желтая аура. Одной рукой Мэллори утирал с висков пот, другой прижимал к груди видавший виды портфель с потускневшими латунными застёжками.

— Покой, господин Репейник, — прохрипел он, стоя на пороге. — Дозволите зайти?

Джон опомнился и сделал неловкий приглашающий жест. Толстяк тряхнул щеками и боком протиснулся в прихожую, ставшую тут же тесной от присутствия его необъятной туши. Джон помог ему снять плащ, который пришёлся бы впору коню-тяжеловозу. Из кухни выглянула Джил.

— Прекрасно выглядите, госпожа Корден, — выдавил Мэллори. — Даже похорошели…

— Вы тоже молодцом, — растерянно сказала русалка.

— Да уж, молодец, — Мэллори издал клокочущий смешок. — Пять стоунов прибавил за год. Простите, мне бы присесть.

— Сюда, — произнёс Джон. Мэллори косолапо протопал в кабинет, схватился за стол и, прицелившись как следует, умостился в кресле. Кресло затрещало, но выдержало.

Джон, по обычаю, сел напротив. Джил, бесшумно ступая, зажгла по очереди газовые рожки. Подошла к окну, задёрнула шторы, оперлась бедром на краешек стола и осталась стоять со скрещенными на груди руками. Репейник выждал, пока закончит раскачиваться побеспокоенная её движением пепельница в форме башни Тоунстед, и спросил:

— Чем обязаны вашему визиту?

Мэллори судорожно моргнул пару раз. Его нервный тик никуда не делся за эти годы.

— Думаю, вы и сами знаете, — сказал он. — Ведь знаете?