В гробу лежал обгорелый скелет, сжимающий костлявыми руками… реликвию заступницы Милагрос.

Чудотворная гравюра, изображающая святую со спасенным младенцем на берегу, была безжалостно воткнута прямо в грудную клетку преподобного Переграя. Я вспомнил, откуда мне знакомо его имя — он был церковным обвинителем на суде против шайки Безумных бардов.

— Возмутительно! — прошипел кардинал, угрожающе наступая на матушку Селестину. — Я заново открываю дознание и забираю реликвию. Это улика!..

— Возмутительно то, что Святая Инквизиция не смогла вернуть реликвию в ее законные владения… Или не захотела?., - тон настоятельницы тоже не предвещал ничего хорошего.

— Гравюра издавна принадлежит княжеской семье и должна храниться во дворце, — влез в перебранку советник, за что тут же получил от обоих: взбешенного кардинала и разгневанной настоятельницы.

Но меня их свара мало интересовала, я подошел к Лидии, взял ее под локоть и увел в сторону. Она даже не сопротивлялась, упрямо продолжая молчать.

— Ваших рук дело? Признавайтесь! — я встряхнул ее, но ответа не последовало. — Откуда вы узнали, где реликвия? Хватит молчать!

Я поднял ей голову, удерживая за подбородок, и она наконец соблаговолила взглянуть на меня.

— Милость Единого открыла мне тайное… — едва слышно прошептала Лидия. — Выполняя ваше поручение, я нашла реликвию, господин инквизитор, но теперь собираюсь удалиться от соблазнов светской жизни.

Матушка Селестина разрешила принять мне постриг. Оставьте меня, прошу вас…

— Что? — оторопел я. — Какого демона? Что за нелепость?

— Не стоит поминать всуе врага души человеческой…

Я смотрел на эту покорно склоненную голову, упавшую на лицо прядь волос и припухшие губы, ужасаясь собственным греховным желаниям. Сладкая тяжесть легла на сердце, которое предательски дрогнуло, стоило вспомнить шоколадную горечь на устах. Но глаза…

— Браво, госпожа Хризштайн. У вас почти получилось. Я даже на секунду вам поверил, — насмешливо произнес я, склоняясь к ней непозволительно близко. — Знаете, что вас выдало?

Лидия молчала, но отодвинуться не пожелала.

— Глаза. В них нет должного смирения. Зато есть гордыня и похоть. Но вы старайтесь. В следующий раз у вас непременно получится.

Она подняла на меня искрящиеся злостью холодные глаза и скривилась в усмешке.

— У меня и в этот раз все получилось. Не смейте больше меня донимать.

Лидия развернулась и уверенно направилась к матушке, но тут офицер Матий, как всегда, невероятно вовремя подоспел со своим замечанием.

— Эх, пушистик, надо было тебе и ей побрякушку купить… Глядишь, была бы поласковей…