Священник не поверил и подозвал монахов, с готовностью приподнявших легкое тело. Они отпустили ее и она тут же, не проронив не звука, упала на бок. Туго связанные в запястьях руки не позволили ей смягчить удар. Уже по неестественному положению вытянутых ног становилось понятно, что она говорила правду. Монах задрал край сан-бенито и тут же отпустил его, обнаружив обезображенные и налившиеся красной опухолью колени. Он посмотрел на священника и отрицательно покачал головой.

— Раскайся в ереси, попроси о прощении, и избавь себя от новых страданий, — искренне жалея даву, сказал он.

— Мне не в чем раскаиваться, — приподнявшись на локтях, ответила Аэрин.

— Дитя мое, облегчи свою ношу, признай вину, — продолжал клирик, тронутый стойкостью девушки.

Он заметил вырванные ногти, как и другие следы пыток, оставившие на ней свой отпечаток, но не сумевшие окончательно уничтожить ее красоту.

— Помолитесь за моих палачей, падре. Может быть, для них еще есть надежда.

— Ради тех, кому не стоит слышать твои крики, одумайся, — прошептал священник.

Девушка перевела взгляд на жаровню, в которой раздували угли, нагревающие еретическое клеймо, а после на сложенные дрова под столбами.

— Не беспокойтесь обо мне, святой отец. Вы сделали все, что могли. Я не держу на вас зла.

Клирик искал подходящие слова, когда его негромко окликнул чтец.

— Пусть твоя смерть будет легкой, — завершил он их разговор и отошел к монахам.

— Несите ее осторожно. Никто не должен видеть переломы, — прозвучал его голос.

Прочистив горло, инквизитор поднял свиток.

— Аэрин из Рода Урбан, вам вменяется…

Сумевшая самостоятельно сесть дава, выпрямилась, не желая встречать приговор распростертой на грязном полу клетки, и как могла, собрала растрепанные волосы. Она осмотрелась и обратила внимание на прочих осужденных. Большинство не одобряло ее выбор, однако были участливые взгляды, и более того — восхищенные.

— …Решением священного трибунала вы приговариваетесь к смерти через сожжение.

Чтец обернулся к черному бархатному балдахину, укрывающему от нестерпимого зноя восседавшую в отдельной ложе духовную элиту, и председатель трибунала священной инквизиции вновь взял слово.

Потребовав тишины у бормочущей толпы, заждавшейся решительных действий со стороны инквизиторов, кардинал-епископ огласил помилование примеренным с Собором и Священными Ликами. Не надеясь узнать о неожиданном решении, Аэрин закономерно не услышала своего имени.

Обратного пути не было. Обреченных отделили от остальных, — а в случае с Аэрин, от нее отвели помилованных, и по одиночке повели к столбам. Где-то вдали послышались раскаты грома, впрочем, не замеченные из-за яростного крика только что клейменного еретика. Столь долго подготавливаемая карательная машина пришла в губительное движение, и никто и ничто уже не остановило бы ее массивные шестерни.