Впрочем, ему было чем ответить, и близнец стал сдавать позиции. Теснимые друг другом, они теряли драгоценное время и их силы утекали в безлуние. Непримиримые соперники застыли, переведя дух, и в этот момент тот, что был лишь копией, совершил несравненный бросок, повалив восстанавливающего дыхание Торе. То был неожиданный и неизвестный ему прием, перевернувший ход рукопашной. Более того, стараясь обездвижить клирика, некто обладал бесконечной выносливостью. Это было невозможным, и, тем не менее, являлось подавляющей волю истиной. Борьба в партере приблизила развязку. Все сложнее было сбрасывать удушающий захват, и с каждой секундой таяла надежда на победу. Последние лучи солнца наполнили зал бордовым огнем, показавшемуся ему роковым знамением.

Казалось, скоро все будет кончено, когда Торе бросил в глаза нависающего над ним врага четки. Сопроводив маневр скручиванием давящей на шею руки и толчком под колено, архиагент повалил противника на бок и, выбравшись из смертоносного захвата, хватая раскрытым ртом живительный воздух, он ринулся в холл, а оттуда в кабинет, где над каминной полкой висела его шпага. Выхватив ее из ножен, Торе попробовал ее клинок на ощупь и убедился в отменной остроте качественного клинка. Немногим агентам доводилось владеть подобным оружием с тем же совершенством, каким обладал Торе. Взявшись за рукоять, потомственный офицер как будто проявился через образ клирика и взгляд архиагента обрел закаленную твердость.

Не тратя драгоценные секунды на оскорбления или пафосную речь, Торе надвигался на двойника. Серьезность его намерений не оставляла сомнений и противник предпринял несколько попыток выбить оружие из рук, бросая в хозяина дома предметы, попадавшие в поле зрения. Все было тщетно. Сблизившись на расстояние фехтовальщика, Торе мастерски отсек единственный пусть к спасению и совершил укол. Не зная, сколь глубокой оказалась первая рана, он повторно вонзил острие, и на этот раз сомнений не было: охнув, пораженный противник осел на пол. Он скорчился, прижимая руки к ребрам, и затих, медленно превращаясь в Кармелу. То была странная метаморфоза, ибо возвращая формы ее тела, одежда оставалась облачением клирика.

Рухнув на стул, Торе утер пот, струящийся со лба, и уложил шпагу поверх бедер. Он не поднялся, когда раздались шаги, сопровождавшиеся звоном шпор.

В зал ворвался Дон Родригес, а следом за ним семейный лекарь. Архиагент указал на дверь спальни, где оставил Сару, и сосредоточился на своем враге.

Мастер осмотрел беспорядок и заметил бездыханное тело Кармелы. Хоть освещение было скудным, Торе с уверенностью мог бы сказать, что сожаления относительно убитой не появилось на его лице.