— «Я спас вилонский ковен. Ни одна дава не попала в паноптикум и не была убита. Я знал о Кармеле задолго до тебя. Заставив тебя разыскивать гримуар, мне удалось раскрыть ее ложь, поскольку ни одна дава никогда не расскажет о нем, а заберет себе».

Мастер притронулся к полям шляпы, отдавая Торе дань уважения и покинул его дом.

* * *

Едва забрезжил рассвет, и распахнулись первые окна, как горожане услышали призыв, повторяемый бродящими по улицам и переулкам послушниками: — «Жители города Вилона, извещаем вас, что священный суд инквизиции королевства Эспаонского торжественно совершит аутодафе сегодня, 29 Септимия, и что все те, кто так или иначе примет участие в совершении или будет присутствовать на указанном аутодафе, воспользуется всеми духовными милостями, какими располагает ромский первосвященник».

Среди столичных жителей нашлось достаточно охотников до зрелищ, стекающихся в ручейки, постепенно наполняющих улицы. О нет, они не жаждали увидеть ритуал прощения раскаявшихся в грехах. Их мысли подобно стае стервятников, вращались вокруг воздвигнутых столбов, указывающих в небо. Они грезили отблесками прожорливого огня и криками умирающих в агонии. Бурлящие от предвкушения особенного зрелища, живые реки наводняли центр Вилона, где было подготовлено место казни.

Всю ночь мастеровые торопливо сбивали трибуны и подносили дрова для костров, изменяя облик Заветной площади. Не забыли и про клетки, поставленные на колеса, в ночи доставленные к тюрьме. Запряженные в них ослы являлись живым символом упрямства и глупости, присущим еретикам.

В это же время просторный двор тюрьмы наполнялся заключенными, отправляемыми на общественный акт веры. Одетых — кто добровольно, а кто насильно, в сан-бенито, объединяли выписки из постановлений инквизиционного трибунала, приколотые к груди арестантов. Снующие между ними монахи решительно подавляли своевольное выступление и вставляли стальной кляп всякому возмутившемуся. Среди них выделялись обреченные, кому не доведется встретить закат и увидеть новолуние. А в самом центре двора, будто маяк среди колыхающихся волн, выделялась сидящая черноволосая девушка. Она не могла стоять и смотрела ввысь, на прекрасные облака, неспешно проплывающие над каменным колодцем стен. Казалось, ее не заботило происходящее, и лишь созерцание голубой безмятежности над головой имело единственный смысл.

К восьми часам утра перед паноптикумом выстроилась колонна, зажатая между двумя рядами Ликов аллеи Святых Мучеников. Торжественное шествие возглавлял цех угольщиков, представленный здесь не менее чем сотней человек, вооруженных пиками и мушкетами. За ними выступали монахи Догматического Ордена, не уступающие им числом. Они как паству вели за собой Ревнителей инквизиции, собранных из числа одобряющих действия Собора и методов паноптикума в частности. За этим множеством сторонников клира угадывались очертания повозок, выехавших из раскрытой пасти тюрьмы. Как только заключенные оказались снаружи, в арьергарде собрались инквизиторы. Замыкала колонну колесница председателя трибунала священной инквизиции, взятая в каре телохранителями в доспехах.