Там нет, и не может быть друзей, приятелей, просто знакомых. Все осужденные — добыча, враги, охотники. Просто мясо.

И ты постоянно бежишь, выслеживаешь или, наоборот, убегаешь. И нельзя оступиться, обернуться, просто вдохнуть.

Небо там свинцово-серое, не видно ни солнца, ни луны, ни звезд. Всегда дует сухой, горячий западный ветер, всегда воняет разлагающейся плотью и смертью.

Знаешь, какой запах у смерти, Кали? Как у болотной воды в жаркий день.

Я первое время вообще ничего не чувствовал, кроме этого запаха, ничего не видел, кроме пыли, постоянно плотным облаком висевшей перед лицом, забивающей уши, нос и рот, пробирающейся под одежду. Из-за этой пыли тело постоянно чешется, хочется содрать с себя кожу. Иногда во сне я раздирал себе руки до крови, просыпался от ее запаха и тут же срывался на бег, потому что через миг на том самом месте, где я спал, появлялась нежить или другие приговоренные.

Я никогда не видел их лиц… Лиц таких же осужденных, как и я. Они все так и остались для меня лишь размытыми тенями, неясными силуэтами, дрожащими в мареве пыли. Я просто убивал их быстрее, чем мог увидеть, быстрее, чем мог понять. Всегда, прежде всего, распарывал когтями горло, ломал позвоночник и отшвыривал от себя голову. Я — чудовище, Калисто.

Я хотела прикоснуться к нему, обнять, не знаю… сделать что-то, сказать что-то… Это не жалость, даже не сочувствие. Таких, как Тивор, жалеть нельзя. Жалость к мужчине — самая большая ошибка женщины, я успела понять это, пятнадцать лет плавая по морям и океанам в компании тридцати сорвиголов. Мужчину надо понять, мужчину иногда надо простить, но не жалеть, ни в коем случае не жалеть. Жалость к мужчине — это мерзко и малодушно, это одно из того немного, что действительно может сломать стальной хребет.

Я уже протянула руку, но Тивор вдруг гибко поднялся на ноги и заметался из угла в угол. Резко и как-то болезненно.

И волк забрал себе контроль. Подавил и подчинил меня себе. Основной инстинкт, Калисто, — это инстинкт выживания. Зверь во мне умирать не хотел, а тогда все к этому шло, я сам вел себя к грани.

К тому же у волка больше преимуществ, чем у мага хаоса. Животное внутри всегда быстрее, сильнее, хитрее. У него острее нюх и слух, лучше зрение. Он дольше может обходиться без еды и воды, к волку почти невозможно подкрасться незамеченным.

Через три месяца, я перестал мыслить, чувствовать, ощущать, как разумное существо, полностью стал зверем. Он давил меня, даже во сне не позволяя быть собой. Я пытался взять зверя под контроль, скорее по привычке, чем осознанно, и каждый раз проигрывал в этой схватке, наверное, самой важной. Кто бы мог подумать тогда, Кали, что я боролся не с тем, думал не о том. Я считал волка врагом, самым опасным врагом, хотя на самом деле большую опасность нес сам. Был так глуп, так слеп.