Нейл зажмурился. Прижав влажные от выступившего холодного пота ладони к таким же мокрым и холодным вискам, он беззвучно шевелил губами, силясь выдавить из себя хоть слово, разбить эту жуткую, неподвижную тишину, исправить то, что уже нельзя исправить, но ничего не выходило. Боги отняли у него дар речи, оставив только разъедающий душу стыд, чувство вины, огромным булыжником навалившееся на плечи, и память — в которой, как бы он ни сопротивлялся, один за другим вставали выцветшие обрывки из прошлого. Равнодушное лицо герцогини, холодно брошенное ею: «Это всего лишь царапина. Хватит плакать» — и ловкие пальцы, все в пятнах ожогов от алхимических опытов, бинтующие разбитую коленку. Стайка лопоухих пестрых щенков, жмущихся друг к дружке под брюхом у матери, оскал белых собачьих зубов, рывок назад, оседающая на лицо пыль — и спокойный, уверенный голос: «Ничего страшного, сын. Она защищала детей и испугалась куда больше, чем ты. Вставай» Серебрящиеся на солнце верхушки тополей Бар-Шаббы, длинный пустой коридор с высокой остроконечной дверью в конце, нервная дрожь — и твердая рука, ободряюще легшая на плечо: «Чистая формальность, Нейлар. Ты лучший из всего нынешнего набора, и они это знают не хуже меня»…

Где-то внутри него тоскливо взвыл похоронный оркестр. Страдалец несчастный! Как у тебя только язык повернулся брякнуть такое — ему, человеку, которому ты всем обязан, тому, кто практически всю твою жизнь изо дня в день стоял за твоей спиной, в любую минуту готовый протянуть руку помощи? Как ты смел его упрекать? И чем!.. Нейл, стиснув зубы, зажмурился еще сильнее.

А потом услышал сухой шорох высокого камыша и бесстрастный голос:

— Ты прав. Не я дал тебе жизнь. Может быть, и еще чего-то не додал, тебе виднее… Но я никогда не делал различий между тобой и твоим младшим братом — не из-за вашей матери, а только потому, что для меня этой разницы нет. Вы оба мои сыновья. И ты — ты мой сын, Нейлар.

Последние слова его светлости, в которых звучала неприкрытая горечь и еще что-то, глубокое и древнее, как сам мир, заставили молодого человека опустить голову еще ниже, едва не уткнувшись носом себе в колени. Никогда еще ему так отчаянно не хотелось провалиться сквозь землю — прямо сейчас, сию же минуту, чтоб даже духу его здесь не осталось!

Тихое пение камыша стихло. Заскрипели подошвы, раздался глухой звук приближающихся шагов, и на скамью упала тень.

— Отец… — жалко пробормотал Нейл едва слышным, срывающимся шепотом. — Я… Я не знаю, зачем я… Ради всего святого, простите меня! Это… Всё, что я вам наговорил — чушь и глупость! Я никогда даже не думал…