сгущали темноту вокруг.

Барроу вспомнил то неприятное ощущение, будто должно случиться что-то дурное, которое

преследовало его почти весь день, ощущение, которое он именовал словом "страх", и улыбнулся. Нет,

то был так, мандраж. Вот теперь он испугался. На поиски бросали все ресурсы, а значит и существ,

которым место разве что в церковных книгах. Существ, которые ни в какое сравнение не шли с теми

чудовищами рода людского, которых всю свою карьеру он преследовал и предавал правосудию. Эти

мысли помогли ему; быть может, ему удастся найти силы, вспомнив тех хищников, которых он

вырвал из толпы и засадил за решётку? Надо попробовать.

Смит, страховой агент, которому доставалось гораздо больше прибыли, чем необходимо. Да, он

до сих пор помнил выражение лица Смита, когда ему огласили приговор — как у избалованного

ребёнка, шалость которого раскрылась. Джонс, доктор, который возомнил себя Богом и лишал жизни

пациентов, которые ему не нравились. Сложное было дело — Джонс участвовал в расследовании в

качестве привлечённого эксперта, и имела место подмена улики, что заставило Барроу внимательнее

присмотреться к доктору; а не причастен ли он? Какого же труда ему стоило убедить начальство

тщательнее изучить историю Джонса. Браун, шляпник с частной коллекцией бюстов, на которых он

выставлял свою продукцию. Если кто-нибудь когда и наслаждался собственным помешательством,

так это Браун. Он и в шляпники пошёл только из-за ассоциации с безумием. Когда его приговорили,

он попросил своего пленителя поговорить с глазу на глаз. Пока его дожидалась полицейская машина,

он близко наклонился к Барроу и, тихонько посмеиваясь, прошептал: "Вообще-то я не сумасшедший.

Притворяюсь, только и всего!" Когда его уводили, он шипел на Барроу — впоследствии это стало их