я!" Меня никогда не любили, никогда не презирали, вообще не испытывали ко мне никаких чувств.

Альфред Симпкинс — невидимка. В скором времени это стало меня раздражать. Вот тогда я и начал

привлекать к себе внимание людей.

— Вы начали их убивать.

— Да, убивать. И даже это принесло разочарование. Я надеялся вызвать сильные эмоции у тех,

чьи жизни отнимал. В конце концов, быть убитым, потому что бледного вида коротышка — я не

питаю иллюзий по поводу того, каким вам представляюсь — хочет что-то доказать, надо думать,

кого-то это по меньшей мере разозлит. Было бы обидно, разве нет? Но всё, что я получал — лишь

слабое удивление. Думаю, они и не замечали, что я их убил. Казалось, они недоумевают, расценивая

это как неудачу, как судьбу. "Ух ты, мне перерезали сонную артерию бритвой. Надо было сократить

употребление жирной пищи", "Вот незадача, меня изрубили боевым топором четырнадцатого века.

Как так вышло?" Я стоял перед ними с автоматом или шёл на них с фрезерным культиватором или

ещё с чем и кричал: "Я Альфред Симпкинс! И я вас убиваю! Не соизволите обратить хоть немного

внимания?" Они не обращали. Так что я продолжил. Надежда ведь умирает последней.

— Вы хотели, чтобы вас поймали?

— А как иначе? Сами посудите, я сидел у себя в гостиной, с ног до головы в крови, прижимая к

груди орудие убийства — уже помеченное как "вещественное доказательство №1" — а ваши коллеги

меня допрашивали. Не видел ли я последнее время свою соседку? Вообще-то, видел. Чуть меньше

трёх часов назад, когда до смерти забил её вот этой самой дубинкой, офицер. Что ж, сэр, у нас есть

другие дела. Всего доброго. Они не заметили. Никто меня не замечает. Кроме вас, инспектор Барроу.