Я глянул на барда; при последних его словах тошнота немного схлынула, ибо мне вспомнился Мерлин, некогда владевший башней снов на вершине Тора, в Инис-Видрине. Мерлинова башня представляла собою полое деревянное сооружение, что, по его словам, многократно усиливало послания богов. Понятно, что римский амфитеатр Иски с его высокими рядами сидений над выровненной песчаной ареной вполне мог послужить той же цели.

– Ты видел будущее? – с трудом выдавил из себя я.

– Отчасти, – признался Талиесин, – а еще прошлой ночью я встречался во сне с Мерлином.

При упоминании этого имени свистопляска в моем брюхе окончательно улеглась.

– Ты говорил с Мерлином?

– Мерлин говорил со мной, – поправил меня Талиесин, – но слышать меня он не мог.

– Что он сказал?

– Больше, чем я вправе открыть тебе, господин, и ничего такого, что тебя бы порадовало.

– Что же? – потребовал я.

Бард ухватился за ахтерштевень: лодка взмыла вверх на гребне крутой волны. Брызги полетели от носа во все стороны и окатили тюки с нашими доспехами. Талиесин заботливо спрятал арфу под одеждой и коснулся серебряного обруча на выбритой голове, проверяя, на месте ли.

– Думается мне, господин, ты плывешь навстречу опасности, – невозмутимо проговорил бард.

– Это послание от Мерлина, – спросил я, дотрагиваясь до железной рукояти Хьюэлбейна, – или одно из твоих видений?

– Всего лишь видение, – признался Талиесин, – и, как я однажды объяснял тебе, господин, куда лучше ясно видеть настоящее, нежели пытаться рассмотреть хоть что-нибудь определенное в видениях будущего. – Он помолчал, тщательно обдумывая свои слова. – Ты, как я понимаю, не получил еще верного известия о смерти Мордреда?

– Нет.

– Если мои видения не солгали, – промолвил бард, – тогда король твой вовсе не болен, но выздоровел. Я могу ошибаться; воистину, я молюсь о том, чтобы мне ошибиться, но не было ли тебе каких примет?

– О смерти Мордреда? – спросил я.

– О твоем собственном будущем, господин.

Я призадумался. Вспомнил вздорное гадание на рыбачьей сети, подсказанное скорее суеверными страхами, нежели богами. Пугало другое: крохотный сине-зеленый агат в кольце, подаренном Эллой Кайнвин, выпал и потерялся, а еще у меня украли один из старых плащей. Оба происшествия можно было счесть дурной приметой либо досадной случайностью. Как знать? Ни та ни другая потеря не казалась такой уж судьбоносной, чтобы рассказывать о ней Талиесину.

– За последнее время меня ничего не беспокоило, – сказал я.

– Хорошо, – кивнул бард, раскачиваясь в лад с лодкой. Его длинные черные волосы развевались за плечами; ветер туго надувал наш парус и трепал его изодранные края. А еще срывал пену с белоснежных гребней и швырял в лодку пригоршни брызг; хотя, сдается мне, куда больше влаги просачивалось внутрь через неплотные швы, нежели попадало из-за борта. Мои копейщики бодро вычерпывали воду. – Но думается мне, Мордред и впрямь жив, – продолжал Талиесин, не обращая внимания на кипучую деятельность в центре лодки, – и вести о его неминуемой смерти – это лишь уловка. Хотя поручиться – не поручусь. Порою мы принимаем наши страхи за пророчества. Однако Мерлина я не выдумал, господин, равно как и слова его, услышанные во сне.