— Да, — скривившись, он встал и силой втолкнул сознание обратно в собственное тело. — Не кричи, во имя Порядка…

Он коснулся зеркала на поясе, прислушиваясь к себе. Невидимая пелена чар, окутывающая каждую былинку и каждый камень в Лэфлиенне, заботливо подсказала ему ответ. Он носился в остро-хвойном, влажном от дождей воздухе, и в золотом сиянии Эанвалле, и в дразнящем шёпоте моря, которое бьётся о камни совсем недалеко…

— Ты почти не знаешь меня. Это ведь очень серьёзно. Это большой риск… Как и то, что ты помогаешь мне под носом у тауриллиан.

Альен продолжал молча ждать конца умозаключений. Ривэн долго мялся, а потом выдавил:

Наоборот — когда их соединят нерушимые Узы Альвеох, а пламя из-за белых врат зальёт мир, точно потоки золотисто-красного света в небесах на закате… В небесах, где в таком случае свободно будут летать драконы. Их крылья, огонь из их пастей будут по всему Обетованному, а вместе с ними — магия и величие тауриллиан.

Он тихо рассмеялся.

— Закрывать разрыв? Нет, — Тааль с усилием воли смотрела только ему в глаза. — Я выдержу всё, что необходимо. У нас нет другого выхода.

— Не совсем… С Тааль-Шийи.

Даже если… Альену с небывалой яркостью представилось, как он наводит морок невидимости и тишины на этот кусочек рощи, как глубоко, до крови погружает извивы колдовства в сильное, пропахшее травой и ветром тело кентавра, как с хрипом прекращают работать по-лошадиному большие лёгкие, выносливое сердце… Как постепенно будет холодеть эта светло-серая шкура — до тех пор, пока тело не обнаружат сородичи.

— Подумай хорошо, Тааль-Шийи. Никто не может знать точно, чем это закончится и чем грозит тебе. Твоей чистоте.

Она пересекла половину материка, чуть не погибла в Пустыне Смерти, чтобы вызволить их — якобы рабов, попавших в беду. А они давным-давно смирились со своим положением, спокойны и счастливы. Многие из них раз в день добровольно подносят крылья и клювы к магическим сферам тауриллиан, делясь с ними своей силой для будущего обряда.

Альен с трудом сглотнул, прогоняя сухость в горле. Нет. Тёмная, слишком тёмная мысль.

— Есть, — Гаудрун понизила голос. — Бунт.

Тааль предпочитала не задумываться об этом.

Сомневаться в Ведающем было невыносимо — отчего-то даже более мучительно, чем в отце и матери. Всю ночь, в которую Тааль посетил вопрос о нём, она металась по постели в мутном полубреду; а наутро отправилась к Турию за сонными травами. Она уже понятия не имела, кто прав и как во всём этом разобраться.

Гнедой кентавр коротко, гневно заржал — и вдруг плюнул на землю.

— Ну, боюсь, в облаках мне уже не витать… — Тааль виновато улыбнулась. — Конечно, я смотрю на него. Он молодец.