Они больше никак не соприкасались, но Альен всей кожей ощущал его присутствие — биение крови в жилах, и течение мыслей, и неповторимое, как рисунок на пальцах, сияние Дара в сознании. Лёгкое и чуть дразнящее — крылья бабочки — дыхание Фиенни прошлось по его грязноватой шее, по толстой нитке от ти'аргского амулета, соскользнувшего под рубашку… Альен вдруг почувствовал себя грубым и неотёсанным — варваром, куда хлеще альсунгцев и кочевников Шайальдэ.

И ведь точно: на несколько лет оставленный в сплошной горечи. Смешно.

— Будет.

Они — «на изнанке». По ту сторону зеркала. В Мире-за-стеклом. Другими словами — там, где им обоим самое место. Разве нужно в этом мире что-то ещё, раз есть такой неповторимый шанс сойти с ума?…

Спасибо тебе, Андаивиль.

— А ещё о Хелт.

При жизни?… Нет, не сейчас. Только не сейчас.

Альен слез с кресла (он так разнежился, что это далось нелегко) и сделал пару шагов к Фиенни, с удовольствием наблюдая, как он в ожидании прищуривается.

— Хочешь повыяснять отношения, как пожилая супружеская чета? Я не против, иногда это забавно.

Поклонившись, он серьёзно кивнул.

«Тонешь в себе». То же самое Андаивиль сказала в их первую встречу… Неужели с тех пор ничего не изменилось? Неужели не прошла целая маленькая жизнь — жизнь, в которой ему подарили надежду? Альен прерывисто вздохнул, разглядев вдалеке руины городских стен из белого камня.

Входя под своды Золотого Храма, Альен уже знал, что должен сделать.

Мрак уже лёг на зелёные занавески в доме Фиенни, хотя потрескивание красноватых огоньков в жаровне разгоняло неуютную темноту. Альен допивал, наверное, тридцатую чашку травяного чая и слушал, как сама по себе тихо наигрывает серебряная лира в углу.

Улыбка, расцветшая на лице бессмертной, была исполнена злобного торжества. Альен скорее почувствовал, чем услышал горестный вскрик за спиной; голос Тааль. Но его это уже не интересовало.

Вот порог.

Альен не стал отвечать. Просто встал и шагнул к нему.

— Потому что мы говорили о любви? — в глазах Фиенни заплясали серебристые искорки. Он опять улыбался той вкрадчивой улыбкой, от которой Альен утрачивал душевное равновесие — или то, что наивно за это равновесие принимал.

Но так близко были эти крылья, и гребни вдоль драконьего хребта, и острый на конце хвост, что иллюзия пропадала. Его несло на себе не хрупкое, а смертоносно-прекрасное, сильное существо с древним, особым разумом. Сердце Андаивиль едва ли меньше, чем весь Альен с головы до ног… Осознание этого почему-то не пугало его, но наполняло бездумной радостью. Ту же бездумную радость сейчас несла в себе любая мелочь; несколько раз в полёте Альен не выдерживал и смеялся — сам себе, будто сумасшедший (хотя будто ли уже?…)