— Чем же это он тебя угробит?

— Мне с культей нельзя в холоде. Я и так уже выбрался на свой страх и риск, потому что ночь обещалась быть тёплой. Резко теплее, чем все предыдущие. Так оно и получилось, слава Матери Драконов. Уж больно по рыбалке соскучился за зиму. Но вообще мне нельзя. В культе кровь совсем плохо бежит. Утром трогаешь — как кусок мяса с ледника достал. И так уж отогревал как мог, до рассвета не спал. Я вторую такую ночь не продержусь. Видишь, все дрова извёл. Мне их заготавливать, сам понимаешь. Сложно.

Ингвар ему поверил.

— Хорошо. Второй вариант. Поехали со мной. Вещи бросай. Весишь ты немного. Джо выдюжит, если шагом. И к вечеру оба будете дома. Ты меня не сдашь, я надеюсь. А то славная мне будет награда, что я тебя не притопил.

— Нет. Нельзя с ним так. Джо старый. И раненый. Он со мной, с вещами еле ходит. А ты один больше весишь, чем я с припасами и уловом.

— Хорошо. Третий вариант. Оставайся. Я поеду прямо сейчас. Буду через несколько часов в городе. Такой темп выдержит твой Джо? Сейчас время к полудню?

— Нет. Нет. Какой там. Часов десять только.

— Хорошо. Скажем, к трём-четырем я у твоих. И к вечеру они здесь. Или заберут тебя, или пришлют внука, который будет рубить дрова. Большой костёр. Много тепла. Всё будет хорошо с твоей культёй.

— Да. Только…

— Михей! — Ингвар жестко осёк старика. — Мне честно проще тебя либо утопить. Либо оставить. Выбирайся из лесу, как знаешь. А Джо себе заберу. И ты никогда больше его не увидишь. Ни-ко-гда. Совсем. Хочешь так?

Было видно, что старик не хотел.

— Если не хочешь, то давай уже тоже сделай шаг навстречу.

— Да. Да. Действительно. Можно я подумаю, пока ты ешь?

Неловко балансируя на одном колене, старик протягивал миску с ухой. Уха была горячей, но, в самом деле, ещё не приготовилась.

«Лучше бы была холодной, но готовой», —усмехнулся Ингвар.

— Хочешь, я тебе перстень в залог оставлю?

— Не надо, — легко отказался рыбак.

Ингвар потянулся было снимать кольцо. Но увидел, что Мортидо превратился в массивный медный перстень. Дешёвенькую заеденную патиной поделку, какие любили пижонистые деревенские ключники.

Вишнёвый самоцвет, налитый внутренним светом, скрылся, будто залез в ракушку. Размеры и форма только угадывались. Под невнятным цветочным узором проступали суставчатые фаланги паучьих ножек. А под тонкой коркой камеди наверняка жил и пульсировал камень, густой и тёмный, будто капля сердечной крови.

Спрятался.