Ингвар легонько потянул вожжи, расслабил ноги и обмяк в седле.

Джо остановился.

За спиной лежали двадцать километров лесной тропки.

Последние три часа Нинсон вспоминал, каково это — приноравливаться к седлу, которое бьёт нерадивого всадника так, что отдаёт в почках.

Высокие хвойные деревья не воровали солнце у лиственных и стало совсем светло. Запах полей перебивал прель волглых иголок. Скоро лес кончится, и он увидит дорогу, а там и перекрёсток на Бэгшот и Вэймут.

Сразу за подлеском, всего в полукилометре.

Сразу за Брандом и Бентэйном, преграждавшими путь, как скрещенные алебарды привратников.

Чёрный латник Бентэйн. А рядом с ним мечник Бранд.

Смотрели на него и переговаривались вполголоса. Чуть в стороне сидели две маленькие фигурки обритых наголо детей. Их почти не было видно. Те самые куклы. Если сейчас сплоховать, то через годик-другой он и сам так вот понуро будет сидеть на коврике рядом с какой-нибудь колдуньей.

Бранд с Бентэйном мечтали заполучить его ещё тогда, в лагере Бёльверк.

Иггуль пугал Великана их именами, словно гигерами.

Бентэйн был огромен, как скала. Шипастые наплечники и армет с опущенным забралом делали его ещё больше. Весь он был спрятан под сталью. Руки, ноги, лицо — всё. Чёрная промасленная кожа, острые, как гвозди, шипы и воронёная сталь.

Изваяние, а не человек.

Латы покрывали странные завитки, не похожие ни на узор, ни на травление. Чувствовалось, что у них есть какое-то функциональное предназначение. То были желобки, какие можно встретить на незаконченном изделии, на форме, в которую ювелир ещё не влил расплавленный металл.

Ингвар представлял Бранда таким же огромным, как Бентэйн.

Мечник оказался жилистым юношей. В одном ухе изумрудная серьга. В другом одиннадцать тоненьких золотых колечек, дань уважения лучшему мечнику Лалангамены, Сурту. Рыжие кудри нестрижены, а бородка заплетена в двузубую вилку. Лёгкая кольчуга спрятана под кожухом. На шее замаскирована белым шарфом.

Бранду казалось малодушным использовать броню. Он признавал щит или дагу. Что-то, что требует ловкости и служит оружием само по себе. Остальные типы брони он презирал. Более того, не забывал дразнить всех, кого уличал в ношении защиты.

Это было глупо само по себе.

Это было вдвойне глупо для того, кто путешествует и выступает вместе с латником.

Это было так глупо, что подколки неизменно сходили ему с рук.