В ее глазах, казалось, было больше звезд, чем на небе. Но взгляд был совершенно незнакомый. Проблески его он видел лишь иногда и не придавал им значения.

— Зачем ты душишь меня? — спокойно повторил он. — Я не могу умереть, радость моя.

Она молча смотрела ему в глаза, наклонив голову к плечу. Выбившаяся из кос прядь упала на лицо, испортив образ. Самсавеил поднял руку и аккуратно убрал ее за ухо. Так его Ева снова была прекрасна.

— Ты злишься, радость моя, — понял он, прикоснувшись к ее щеке. — Ты боишься.

Ева не ответила и на это, продолжала держать его за горло и пристально смотреть в глаза, не моргая.

— Это потому, что я понял, как сделать тебя бессмертной? — он положил руки поверх ее, погладил по грубому панцирю перчаток. — Мне всего лишь нужна одна вещь из моего Райского сада.

Длинные пальцы впились в плоть, сжали глотку, перекрывая воздух. Но всемогущему не требовалось дышать.

— Обещаю, я никогда тебя не обижу, — он успокаивающе гладил ее по рукам, пытаясь понять, что творится в ее голове. Проникать в мысли опасался, зная, нутром чуя — почувствует и не простит.

— Ты никогда не поймешь, что такое настоящее бессмертие в вечности. Ты никогда его не познаешь. Ты вне его, — твердо произнесла она.

— Но я не могу умереть, так уж вышло, — он болезненно улыбнулся и нарочно поднял голову повыше, чтобы душить его было удобнее.

— Так вышло? — она вскинула брови. — Ты не можешь умереть лишь потому, что я разделила с тобой проклятие бессмертия.

— Ты знаешь? Ты помнишь?! — он переменился в лице. От удивления побледнела кожа, округлились глаза, зрачок в черных глазах расширился, заполнив собой радужку.

— Я все помню. С того самого дня, как Люция привела меня к тебе, — горько усмехнулась она.

— Это невозможно. Ты не можешь помнить все. Свои жизни, но не более того, — хмыкнул он и снова расслабился, уверенный в своей правоте. Он же сам все контролировал, перекрывая фрагменты ее памяти.

Она нависла над ним, упершись руками в шею. Волосы соскользнули с плеч, оттянулся ворот плаща и платья, обнажая белоснежные ключицы и шею в черных прожилках вен.

— Ты правда так думаешь? Я помню, как ты призвал меня к ответу. Я помню, как забрала тебя из жизни в свое ничто. Я помню, как ты кричал, что колесо судьбы ломает жизни, а я — чудовище и монстр, не умеющий любить людей, — тихо-тихо говорила она. Медленно-медленно. Подрагивала кожа у спиленных хелицер, билась вена на шее.

— Ты не можешь, — он покачал головой, насколько позволили ее руки.

— Я помню, как ты поменялись местами, — она прищурилась. — Я помню, как ты стал Богом моего мира вместо меня.