Иное свечение притянуло взгляд Нумизмата. Слева, над склоном, по Аллее Героев, двигалось пятно серебристого блеска. Он прищурился; как обычно, где-то оставил оптикум. Позвонил дулосу — как бы оно ни было, а некие гости приближаются к Узилищу.

Акер Нумизмат к старости выпал из лунарного цикла сна и бодрствования и — как это часто случалось с престарелыми лунниками — вернулся к морфе первоначальной, ночей и дней, исчисляемых часами; а чем глубже погружался в свои годы, тем меньше часов оставалось в том цикле. Сойдя на первый этаж башни, он застал на ногах лишь одну из гиппиресов, риттера Хиратию; остальные еще спали. Хиратия облачалась в доспех, уже знала о гостях. Акер раздал поручения немногочисленным слугам, чтобы приготовили комнаты и холодную еду для визитеров. Обычно это бывали софистесы или гегемоны, прибывавшие дабы ознакомиться с врагом. Уезжали прежде, чем Акер успевал дважды заснуть и проснуться. Впрочем, порой они лишь мстились ему наяву.

Он вышел на террасу под подъемниками помоста. От глубокого, монотонного стона адинатоса позванивали цепи макины.

Впервые его приметили на Нижней Стороне, уже в границах короны Госпожи, — но из-за этого он ничуть не стал более человеческим. На основании предварительных рапортов — когда люди не знали еще, о чем именно рапортуют, — вычислили его маршрут. Продолжение этой вычерченной на карте линии утыкалось прямо в Четвертый Лабиринт.

Случилось это сразу после первого крупного столкновения с адинатосами, названного после Марсианской Битвой, хотя Марс тогда как раз находился на противоположной стороне своей сферы, на низком эпицикле. Ничего странного, что случившееся восприняли как разведку перед генеральным наступлением адинатосов на Абазон. Герохарис отправил против разведчика Искривления значительные силы, целый эннеон, то есть девять триплетов гиппирои. И все же Госпожа по некоей — известной лишь Госпоже — причине запретила непосредственное нападение на адинатоса. В большой поспешности собрали астромекаников, кузнецов эфира, текнитесов искусства звездной лепки. Через неделю усилий адинатос оказался заключен в ураниосовой Пытовне и с трудом доставлен на Обратную Сторону, в Отвернутое Узилище.

От любого живого существа, насколько бы глупым и примитивным оно ни было, надлежит ожидать человеческих реакций, по крайней мере, на боль и увечья; никто добровольно не повторяет самоубийственных поступков. В адинатосе не было от человека даже этого. Пытовню сплели из пуринического эфира, сгущенного в облако миллионов мелких лезвий, вращающуюся бурю белых игл, осколков и ножей. Адинатос непрестанно на нее бросался, точно пробуя Искривить чистый эфир. Пытовня его резала, разрывала, раздергивала. Тогда он отступал, разъятый на длинные ленты хаоса, чтобы собраться после — будто весенняя буря, столь же неумолимо и все убыстряясь, в звуках этой терзающей слух какофонии — пока не наступал момент очередного наскока; и так без конца: Хаос-на-Муках.