Стратегос кивает.

— Хорошо. Можешь войти.

Аурелия оттягивает молоточек кераунета, проверяет пирос на наковаленке. Дядюшка Жарник приподнимает на прощание ладонь. Аурелия шепчет молитву к Госпоже. Она стоит в огне, пирос загорается в ее венах.

Пинает бронзовые двери.

Входят.

Трупы. Западная стена увешана десятками самых разных экзотических рогов, на восточной стене — галерея хрустальных окон на панораму Москвы, обе стены длиной в несколько десятков пусов. Большинство рогов упали, лежат высокими кучами, перемешавшись с останками мужчин и женщин в длинных одеждах. Трупы, трупы. Хрусталь узорчатых окон покрывает наборный паркет на противоположной стороне зала, по хрусталю вышагивает высокий черноволо… — кириос, кириос, кириос — не смотри на кратистоса!

Аурелия вскидывает к плечу спиральный приклад кераунета и стреляет Чернокнижнику в висок. Сразу же опускает и принимается перезаряжать оружие.

Иероним Бербелек качает головой. Идет к тому. Заслоняет ей цель.

Несколько фраз, произнесенных голосом кратистоса на неизвестном Аурелии языке, — стратегос отвечает. Некоторое время они говорят по-московски. Аурелия всматривается в замок кераунета. Не разговаривай с ним! Убей его! Не разговаривай с ним! Это кратистос! Ударь с ходу! Не раздумывая! Не разговаривай с ним! Аурелия всматривается в замок кераунета. Куда подевались те двое гиппирои? Или Вдовец приказал им перерезать себе горло?

Даже не дав себе в этом отчета, она тем временем отступает под стену; рога над ней вспыхивают огнем. Не поднимает взгляд. Шаги, треск раздавливаемого хрусталя, шелест материи, спокойные голоса двух мужчин. Она стискивает зубы, слушает сквозь слаженное гудение пламени, сквозь рев разогнавшейся крови.

Те перешли на греческий:

— …но это ведь были твои псы, ты их кормил, твоя морфа.

— Да. Я тоже в последнее время думал над этим. Когда ты брал ее в жены — кратистос и смертная — не мог не знать.

— Ах, потому что ты не понимаешь одного: это и вправду была любовь. С ее стороны — это понятно; но и с моей тоже.

— Миранда Аюда Каржанка.

— Теперь лишь историки.

— Я много читал. Драмы, песни, поэзия — сказочки для народа. В самых старых источниках — не было никакого покушения.

— Более тысячи лет назад, да, более тысячи. С тем покушением, хм, — а как думаешь сам, кормитель псов?

— Не было никакого покушения.

— Не было покушения, но есть Вдовец. Чем сильнее я любил ее, тем меньше в Миранде оставалось от Миранды. Она уже не могла выдержать ни дня вдали от меня. А поскольку она не могла меня убить… Можно ли ненавидеть такую прекрасную крысу? Но можно ли любить такую прекрасную крысу? Как ты с этим справляешься, кормитель псов?