— Нужно было приказать Бабушкину отполировать мои югры, хоть для чего-то пригодился бы. — Бербелек посылает Аурелии кривую усмешку.

Аурелия усмешкой не отвечает.

— Не было предательства, — говорит она. — Ты болен ложью, кириос.

— И все же было. К счастью, предали не меня.

Они выходят в выложенный гиексовым паркетом зал, наполненный древними доспехами и знаменами. Паркет — чаще всего порублен и сломан, доспехи — разбиты, знамена — сгорели или продолжают гореть. Сквозь выбитые окна врывается холодный ветер.

В стенах зала — шесть дверей; все распахнуты либо вырваны из притолок за исключением средних северных — выполненных из бронзы и ликота, со сложным рельефом. Над ними висят рога безымянного какоморфа.

Перед дверьми, со вскинутыми к плечам кераунетами и в отвратительно воющих доспехах, стоят на страже четверо Наездников Огня.

— Двое вошли и до сих пор не вернулись, — говорит риттер Аблазос. — Он остался там, внутри, на вторые двери мы обвалили северные галереи, сбежать он не мог.

— Закрыто?

— Закрываются сами. Меканизмы, спрятанные в стене. Кириос?

— Только меня случайно не застрелите, — бросает стратегос, оглаживая фалды пальто. — Не удивляйтесь, если эти двое на вас выскочат: за это время, скорее всего, они успели искренне полюбить его. Аурелия, открывай.

— Пойду с тобой, кириос.

— Нет.

— Я поклялась. Один ты не войдешь.

Стратегос смотрит на нее некоторое время, сиречь — два удара невидимой «Уркайи», сыплется штукатурка, дрожат стены.

— Останешься у дверей. Не сдвинешься с места, даже если он мне сердце вырвет. Дай слово риттера.

— Кириос…

— Дай слово.

Аурелия сжимает челюсти, пламя выстреливает вокруг ее головы.

— Не могу. Не дам. Нет.