Автор, читатель, текст и мир сплетаются воедино в неостановимом хороводе. И нынче самое время взглянуть на него поподробнее.

1. Фон

1. Фон

Слова нам врут. Врут, когда мы пытаемся с их помощью перенести в межличностное пространство наш персональный опыт. Врут, когда мы пытаемся рассказать о частном, сделав это всеобщим — и всеобще понятным при этом. Врут, когда мы, говоря, проводим процедуру перевода между мыслью, ощущением и словом, — а перевод, как известно, это договоренности.

Слова нам врут, как врет и память.

Встреча с польской фантастикой для нас — как встреча с другом детства: мы полагаем, что хорошо осведомлены о его настоящем, поскольку помним, что происходило с нами давным-давно. А потом оказывается, что с той поры случилось слишком многое, и мы не знаем о человеке ничего.

Так и с польской фантастикой: мы, читатели, сидим, обернувшись к нашему «вчера», грустно вздыхаем и продолжаем твердить: «Из Назарета может ли быть что доброе?»

А может ли?

Отвечать на такой вопрос всегда проще, если представляешь контекст.

Польская литература — и культура в целом — развивалась в несколько иных условиях, нежели культура/литература российско-советско-российская. Последняя строится на мифе «разрывов». Здесь Октябрьская революция — точка отсчета новой, советской культуры, а постсоветское настоящее предполагает отказ от коммунистического прошлого. И тот и другой случай настаивают на разрыве с предыдущим культурным багажом, на выстраивании его сызнова, «с нуля».

Польская литература, решимся утверждать, формировалась не через отрицание, а через диалог с предыдущими историческими эпохами: «сарматский миф», вернувший себе актуальность во время Разделов, поддерживался — но и критиковался — в «межвоенное двадцатилетие»; критическое осмысление «польскости», акцентированное Гомбровичем, Шульцем, Виткаци в 30-е гг. и продолженное выбитым во Вторую мировую «поколением Колумбов», — развивалось авторами послевоенными (Милош, Мрожек). Проблема наследия, недискретности — тот фон и те обстоятельства, в которых существует польская культура.

Как и польская фантастика.

Послевоенная польская фантастика во многом развивается в параллель с фантастикой советской: к 70-м гг. ХХ в. в ней тоже происходит переход от тематики «научной» и «космической» к тематике «социальной». В советской фантастике это отчетливо заметно в творчества ее флагманов, братьев Стругацких — в их движении от «Пути на Амальтею» и «Стажеров» к «Улитке на склоне» и «Граду обреченному». В фантастике польской это отразилось как в смене тематики произведений у «фантаста № 1» Ст. Лема, так и в приходе авторов поколения 70-х (А. Вишневский-Снерг, М. Паровский, А. Холланек, Э. Внук-Липинский). Безусловно, важно здесь и творчество Я. Зайделя: именно его произведения сделались своеобразной «точкой сборки» для польской фантастики в последнее десятилетие существования социалистической ПНР.