– Отдам.

– Не страшно?

– А я верю, что можно родиться снова! После войны! После победы.

– Ну, ты загнул! – рассмеялся тот, что курил.

– А я верю! Что можно так… Вот уверен, и все! И ничего мне не страшно. Должна быть такая справедливость.

И красноармеец подкупающе, широко улыбнулся. Невысокий, коренастый, с простым добрым лицом.

– Дайте посмотреть, – Болдин протянул руку.

Боец нехотя подал листочки. Генерал взял верхний, недописанный. Прочитал.

Все молча ждали его реакции.

Болдин долго молчал, на какой-то момент ему показалось, что за горло его схватила чья-то грубая рука:

– Что это?

– Ну… – Красноармеец смутился. – Стихи… Я так. Для себя. Вот если убьют… Чтобы осталось что-то. Ну, не просто документ, мол, родился, умер, а что-то такое. Чтобы читали. – Он смутился, но потом заговорил снова: – А даже если никто и не будет читать. Все равно. Если убьют меня, то стихи останутся. Может, их кто-то другой станет писать… Уже не я… А… – Он махнул рукой, что говорить, мол.

Болдин вернул листки:

– Вы пишите. Пишите.

В голове звучал насмешливый голос Мехлиса: «Нет ничего случайного!»

У костра его нашел вестовой. Вернулась разведка.

71

71

– Что ж вы, ребята? – Болдин разочарованно глядел на двух разведчиков, которые стояли перед ним.

– Виноват, товарищ генерал.