Она улыбнулась своей дежурной улыбкой:

— Иди к людям. Ты там нужнее.

— Китти, ты…

Он не договорил, развернулся и побежал прочь.

Ночной Ринордийск обманчиво тих. Чуть шевелятся от ветра кусты, чуть поблёскивают жёлтые наблюдающие огни.

Площадка сквера пуста, только две тени движутся по ней.

Девушка пытается идти прямо, парню же этого явно слишком мало: он то отходит в сторону и нарезает круги вокруг неё, то вновь приближается и обнимает её за плечи, иногда столь бурно выражая чувства, что её мотает из стороны в сторону. Он сильно подшофе, и язык у него заплетается:

— У меня нет друзей, заявляю официально. У меня только ты. Ты меня всегда понимала. Вот никто из них меня не понимает, а ты понимаешь.

Она не отвечает, оба медленно пересекают бесконечную площадку. Безлюдье.

— Я знаю, знаю, что ты меня иногда убить хочешь, — он обхватывает её сзади и широко улыбается. — Знаешь, я даже не против.

Она приостанавливается, методично оглядывает пустой сквер вокруг.

— Не висни на мне, пьяное чудовище. Дай хоть дойдём куда-нибудь.

Оставшись в одиночестве, Китти просто стояла какое-то время в задумчивости. Свет красных ламп падал на неё и переливчато красил в цвета заката.

Тихо-тихо пропела она старую колыбельную песенку, затем будто вышла из ступора и, оценивая обстановку, огляделась по сторонам.

Пора начинать. Действуя чётко и без промедления, Китти рванула ручку рубильника обратно и вновь включила пульт. Пока приходили в действие все аппараты, быстро проверила пузырёк в кармане. На месте. Пузырёк остался из-под ацетона, но внутри было кое-что понадёжнее.

Китти нагнулась над пультом, готовая в любой момент приступить к работе.

Пузырёк — это на крайний случай. Во всех остальных надо будет выйти в прямой эфир.