— Это не было галлюцинацией, Эрни, — наконец произнес он. — Мне кажется, это было мгновенное озарение, проблеск памяти. Памяти о позапрошлом лете, об утраченных днях. На какой-то миг ваша подавленная память пробилась на поверхность, высветив тот реальный момент, когда вы на самом деле пытались бежать, оказавшись узником в собственном доме, и тот парень помешал вам.

— Но почему в мотоциклетном шлеме? И что ему нужно было на крыше сарая? — спросил Эрни. — Странно, не правда ли?

— Он был в специальном защитном костюме и воздухонепроницаемом шлеме, — пояснил Доминик. — Ведь они обеззараживали пораженный участок.

— В таком случае это на самом деле была утечка ядовитых веществ, — сказал Эрни.

— Возможно, — кивнул Доминик. — Нам пока многое неизвестно.

— Но послушайте, — снова вмешалась Фэй, — если все мы испытали одно и то же, почему только вы, Эрни и покойный Ломак страдали от последствий пережитого? Почему меня не мучают кошмары?

— Не знаю, — отвел взгляд Доминик. — Это один из вопросов, на которые нам еще предстоит найти ответ. Если, конечно, мы выживем.

* * *

Коннектикут — Нью-Йорк

Когда деньги были извлечены из автофургона, Джек и его сообщники отогнали перегораживавшие дорогу грузовики в гараж, снятый по фальшивому удостоверению личности. Гараж стоял в длинном ряду подобных ему строений в глухом закоулке среди убогих домишек. Кругом были грязь, облезлые стены, разбитые фонари и наглые бездомные собаки.

Вывалив содержимое брезентовых мешков на перепачканный маслом пол, грабители наскоро разложили деньги на пять пачек, примерно по триста пятьдесят тысяч долларов в затертых купюрах в каждой, и спустя пять минут разбежались. Чистая работа.

Возвращаясь из Коннектикута к себе в Манхэттен. Джек почувствовал странную перемену настроения. Возможно, виной тому был вдруг поваливший снег. Но ощущение было действительно совершенно новое. Джек не удивился бы, если бы это был очередной приступ тоски или печали, потому что после смерти Дженни прошло всего семнадцать дней. Но чувство, с каждой минутой нараставшее в нем, было абсолютно иным. Это было чувство вины. Лежавшие в багажнике украденные деньги давили на его совесть, словно он совершил первую в жизни кражу.

Ни разу за все восемь лет, насыщенных до мелочей продуманными и успешно осуществленными ограблениями, некоторые из которых были даже крупнее, чем нападение на бронефургон, не испытывал он ни малейшего угрызения совести. Он чувствовал себя справедливым мстителем. А сейчас вдруг впервые почувствовал себя преступником.