Так что они остались без марок и монет, утешившись столовым серебром, несколькими редкими фолиантами и драгоценностями супруги фабриканта, легкомысленно не спрятанными в сейф, да еще всякой мелочью, на общую сумму в 60 тысяч долларов, что было гораздо меньше того, на что они рассчитывали, хотя не так уж и плохо.

Несмотря на фиаско, Джек решил сделать перерыв в работе. Пару дней они с Бренчем вялились на калифорнийском солнце, посмеиваясь над своей неудачей, а потом Джек решил рискнуть своей долей в игорных заведениях Рино. Спустя сутки он уже имел в кармане 107 тысяч 455 долларов и в прекрасном расположении духа укатил в Нью-Йорк, на свидание с Дженни, снова взяв напрокат машину по фальшивому удостоверению.

И теперь, возвращаясь спустя восемнадцать месяцев в Манхэттен из Коннектикута, Джек понял, что, как ни парадоксально, но та неудачная попытка поживиться в особняке Мак-Аллистера была последним делом, доставившим ему удовлетворение. С этого момента и началось его перевоплощение из законченного злодея в кающегося грешника.

Но почему? Что обусловило эту метаморфозу? Что питает это новое чувство? Ответа на эти вопросы Джек не знал.

Он знал только, что больше не способен думать о себе как о сентиментальном бандите-романтике, мстящем за несправедливое отношение общества к нему самому и его любимой жене. Теперь он был обычным вором, который восемь лет обманывал сам себя, живя без всякой цели, никому не нужный. От этой мысли Джеку стало муторно. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и он кружил по улочкам Манхэттена, пока не очутился на 5-й авеню, возле собора Святого Патрика.

Здесь он импульсивно прижался к тротуару, остановился в неположенном месте, вылез из машины, обошел ее, открыл багажник и взял из пластикового мешка для мусора шесть пачек двадцатидолларовых банкнотов.

Оставлять машину в запрещенном для стоянки месте, да еще с кучей украденных денег, оборудованием для взлома сейфов и оружием в багажнике было непростительной глупостью. Если бы сейчас полицейский, решивший его оштрафовать, заподозрил неладное и осмотрел автомобиль, Джеку настал бы конец. Но ему было на все наплевать. Он был как бы мертвецом, чудом передвигающим ноги, как Дженни, мертвая женщина, которая все же дышала.

Хотя Джек и не был католиком, он потянул на себя одну из окованных бронзой дверей собора, вошел внутрь, в неф[13], где в этот поздний час несколько человек в первых рядах склонились в молитве и какой-то старик зажигал свечу за упокой чьей-то души, постоял немного, глядя на изящный балдахин над алтарем, потом достал из кармана пачки денег, разорвал на них упаковку и засунул деньги в ящик для пожертвований — столь же спокойно, как если бы он выбрасывал мусор в контейнер.