— Очевидно.

— И он убил фотографа? Осипов кивнул.

— А ну вставайте, гражданин! — Безменов потряс лежащего за плечо. — Вставайте, кому сказано!

— Да не встанет он, оставьте свой прокурорский тон, — отозвался Осипов, — до вечера не встанет. До полнолуния. Тогда в последний раз…

— Что в последний раз?

— Превратится… и я тоже…

— Ничего не понимаю! Что за чушь ты несешь? Какие превращения? Совершено убийство. Сейчас я его подниму!

Илья вновь достал пистолет.

— Вставайте, гражданин Комов, вы арестованы!

Осипов хрипло захохотал. Илья испуганно посмотрел на него, настолько казался странным этот смех.

Осипов словно со стороны наблюдал за происходящим вокруг. Ему казалось, будто он стоит на дне огромного аквариума под названием «жизнь», а вокруг колеблется в такт еле заметному движению времени странная и в то же время до последнего витка знакомая, раз и навсегда отлаженная суть вещей. Вот его друг-приятель, Илья Безменов, суетится, старается казаться обычным веселым циником, а на деле донельзя испуган и абсолютно ничего не просекает; вот ученый-этнограф с дикими глазами, Марк Хохотва, чей смятенный разум с трудом воспринимает происходящее, однако он пытается разобраться в этом самом происходящем «с научной точки зрения». На деле же они оба, несмотря на то, что попали действительно в невероятную ситуацию, даже не подозревают, насколько она необычна, насколько выбивается из всего, о чем они до сих пор знали.

Вот на диване лежит кинорежиссер Комов, он же Сергей Пантелеев, человек и в то же время не человек. И он тоже не обрел того, к чему так всегда стремился: власти над людьми, независимости, уверенности в своей исключительности. Он всегда считал, что в силу снизошедшего на него существа или духа, там, в глухих лесах под Югорском, он отличается от прочих. А на деле он оказался как все, и, несмотря на свое кажущееся могущество, так же лебезил, интриговал, пресмыкался, пробиваясь «в люди». Единственное отличие его от других — возможность безнаказанно убивать. Убийства эти не очищали, не поднимали, как он считал, над толпой, они делали его еще тусклее и обыденней. Гаденьким делали. Когда он прикончил директора детского дома и его жену, то испытал в первый раз настоящее потрясение, а потом жертвы, приносимые тому, кто сидит внутри, стали даже скучны. Так рабочий на бойне орудует ножом и кувалдой, не испытывая при этом никаких эмоций.

Он считается известным, талантливым, но сам знает, что все это лишь иллюзия. Он страшно рад, что наконец избавился от проклятого существа, он надеется, что жизнь наполнится смыслом и удастся отмыться, но глубоко ошибается.