Вначале он поболтался вокруг станции в надежде, что жена просто морочит ему голову и никуда не уехала. Но на станции в этот час было совершенно пусто. Пригородные поезда идут в основном утром и вечером, а товарные – хоть и круглые сутки, но интереса у населения не вызывают. Разве что у шпионов. Но и шпионов на станции не наблюдалось. Олегов потерянно бродил по насыпи, потом зашел в помещение станции, где тоже никого не было. Он постучал в окно кассы, дождался, пока кассирша открыла, и спросил:

– Скажите, пожалуйста, молодая женщина с двумя детьми, мальчиком и девочкой, сегодня брала билеты в город?

Кассирша усмехнулась, и Егор понял, что про его вчерашнюю выходку уже известно всему поселку.

– Брала, милок, брала, – ехидно сказала кассирша. – Да и как же ей, бедолаге, не брать.

Сгорая со стыда, Егор бросился прочь, действие бражки хотя и сказывалось, но отнюдь не снимало чувства вины.

«Повеситься, что ли, – в отчаянии думал аспирант, – на ближайшей осине. Тогда она будет знать». Богатое воображение историка мгновенно выдало соответствующую картину: он лежит в простом деревянном, даже не обитом кумачом гробу во дворе своей дачи. Лицо бледное, глаза закрыты, на веках почему-то лежат громадные пятаки. На щеках, как у Есенина, еще видны следы слез. Да, он рыдал! Вокруг гроба толпятся односельчане, путейские рабочие в замасленных ватниках, начальник станции в фуражке с красным околышем. У изголовья, словно скорбный ангел смерти, возвышается Анисья Трофимовна, и тут же любимая и одновременно ненавистная Людмила заламывает руки в неизбывной тоске… Вот так-то, милая! Допрыгалась!

Мысль о самоубийстве была невероятно привлекательна, но неосуществима. Товарищ Олегов хотел жить.

Егор продолжал бродить по лесу и вышел на тропку, ведущую к озеру. Дорога была знакомой. И он машинально зашагал вперед, продолжая пребывать в угнетенном состоянии. Он обличал и каялся, он спорил и винился. Две разные личности разрывали его разум. А это путь, ведущий к безумию.

Когда Егор вышел к берегу, то увидел стоящий неподалеку от воды большой шалаш, возле которого курился дымок костра. Возле костра, на пеньке, сидел какой-то гражданин в шляпе и читал. Прямо картина «Ленин в Разливе», – мелькнула у историка ассоциация. Он присмотрелся. К своему изумлению, он узнал в читающей фигуре Коломенцева.

А этот что здесь делает? Или?!. Не может быть?! Именно к нему ушла Людмила! Вспомнилось: «С милым рай и в шалаше». А дети? Они-то где? Может быть, тоже там. Но тогда… Тогда его нужно убить. Прямо сейчас, пока он увлечен чтением. Подкрасться сзади и дубиной по голове.