«Да ты что?! – одернул его внутренний голос. – Слабину даешь?!»

«Нет! Характер нужно выдерживать до конца», – решил Каковенко, кое-как перекусил и вышел на улицу.

Любимая супруга Евдокия сидела в окружении подруг и что-то горячо рассказывала. Увидев благоверного, она вскочила и ткнула в него пальцем. В этот момент и лицом и позой она как две капли воды походила на знаменитый плакат времен Гражданской войны, на котором красноармеец вопрошает: «А ты записался?»

Каковенко скрылся от указующего перста, поспешно поднявшись назад, в квартиру. Он с тоской посмотрел на циферблат часов. Не было еще и семи. Угнетенный водопроводчик бесцельно слонялся по квартире, пока ему не пришла в голову мысль об экипировке.

«Дело предстоит опасное, – прикидывал он, – поэтому неплохо бы вооружиться». Но с оружием в доме было туговато. Каковенко в сомнении перебирал кухонные ножи, на вид довольно страшные, на деле же весьма неудобные и стесняющие движения. Он достал из глубин буфета сечку, которой Евдокия рубила капусту. Увесистый снаряд радовал руку, но не пойдешь же, размахивая им, по городу. И сечка тоже была отвергнута. Так перебирал он различные предметы домашнего обихода, пока не вспомнил о ступке – наследие покойной тещи. Ступка была старинная, медная. Однако не она сама, а увесистый пестик и явился тем самым оружием, которое, по мысли Николая Яковлевича, было надежным и удобным одновременно. Он взял пестик, прикинул его на ладони и остался доволен.

– Вещь! – вслух выразил он свою мысль. После чего изготовил из бельевой веревки нечто вроде перевязки и поместил грозное оружие за спину, словно самурай свой верный меч…

Вооружившись, Каковенко повеселел и даже снова стал насвистывать. Его губы слегка фальшиво выдували: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»

Время, казалось, потекло быстрее. К пестику скоро добавились карманный фонарик, перочинный нож, моток веревки.

Не спеша Каковенко дошел до Лиходеевки и вышел на единственную ее улочку. Несмотря на то что водопроводчик был коренным горожанином (детство и юность прошли в славном городе Конотопе), его всегда тянуло в деревню.

Выйдя на улочку Лиходеевки, которая грозно величалась улицей Августа Бебеля, он почему-то тотчас вспомнил родной Конотоп. Даже не сам город, а многочисленные деревеньки и хуторки, окружающие его. Непонятная грусть охватила вольного охотника. Легкие его расширились, и он вдохнул сельский воздух полной грудью. И вновь сомнение закралось в душу водопроводчика. Проклятый пестик, оттопыривший пиджак, словно небольшой горб, преизрядно натер спину, аромат колбасы прорывался из кармана наружу и вызывал слюноотделение, а главное, главное – здесь было так хорошо, что хотелось просто сесть на первую попавшуюся скамеечку возле ворот и посидеть, не думая ни о чем.