Когда Нейберн вытащил из его тела нож, когда "скорая помощь" на бешеной скорости мчалась в Оранскую окружную больницу, которая была всего в нескольких минутах езды от их дома, мальчик был еще жив. Но когда его переложили на носилки и бегом потащили по коридору больницы, он скончался.

Джоунасу только недавно удалось убедить администрацию больницы организовать при стационаре специальную группу реанимации. Вместо того чтобы через байпас подогреть кровь умершего, они пропустили через тело охлажденную кровь, стремясь до предела сбросить его температуру и остановить омертвение клеток головного мозга, чтобы свести к нулю этот процесс во время проведения операции. Кондиционер был установлен на температуру в пятьдесят градусов, а тело пациента со всех сторон обложили мешками с колотым льдом. Джоунас сам вскрыл место ранения, чтобы отыскать – и восстановить – повреждение, могущее свести на нет все усилия реаниматоров.

В то время он, по-видимому, знал, что заставило его столь самоотверженно бороться за жизнь Джереми, но позже он никак не мог понять и объяснить себе, что им тогда двигало.

"Потому что он мой сын, – сам себя убеждал Нейберн. – И я несу за него ответственность".

Но ответственность перед кем, перед убийцей дочери и жены?

"Я спас его, чтобы спросить, зачем он это сделал", – в другой раз доказывал он себе.

Но в душе всегда знал, что ответа на этот вопрос не существует. Ни философы, ни психологи – ни даже сами убийцы – на протяжении всей истории человечества не смогли привести хоть каких-либо мало-мальских убедительных доводов, объясняющих хотя бы один-единственный акт социопатического насилия.

Неоспоримыми и универсальными оставались ссылки на несовершенство, изначальную порочность рода человеческого, несущего в самом себе семя своей же погибели. Церковь называла это наследием Сатаны и датировала его начало грехопадением и изгнанием из Рая. Ученые искали объяснение этому в глубинах генетики, биохимии и в механизмах воздействия нуклеидов. Вероятнее всего, и те и другие говорили об одном и том же пороке, только называли его по-разному. Любой ответ ученых или теологов в одинаковой мере не устраивал Джоунаса, не давал ключ к разгадке и не описывал конкретных способов борьбы с данным пороком. Ибо призывал верить либо во всемогущего Бога, либо во всемогущую науку.

Какими бы ни были причины, побудившие тогда Джоунаса сделать то, что он сделал, он вернул Джереми к жизни. Юноша находился в состоянии смерти тридцать одну минуту, что в то время не было абсолютным рекордом длительности, так как уже был известен случай с девочкой из штата Юта, возвращенной к жизни после шестидесяти шести минут пребывания в когтях у Смерти. Но поскольку девочка находилась в состоянии предельной гипотермии, а Джереми был еще теплым, когда умер, то его оживление можно было также считать своеобразным рекордом. Другими словами, оживление после тридцати одной минуты теплой смерти было в такой же степени чудом, как и оживление после восьмидесяти минут холодной смерти. Собственный сын и Хатч Харрисон оказались самыми большими и наиболее впечатляющими достижениями Джоунаса – о первом из них, в чисто человеческом смысле, говорить как о достижении, правда, можно было лишь условно.