Постучавшись, в спальню вошел дворецкий, доложил, что машина подана. Помог своему хозяину надеть плащ. Собираясь выйти из комнаты вслед за слугой, обернувшись, Генрих спросил:

– Предпочитаешь прогуляться до Берлина пешком?

Замечание было сделано не ради пустой угрозы. Откинув одеяло, как был голышом, Герхард бросился в ванную. Но сначала сунулся к зеркалу: на теле ни ран, ни синяков, ни ссадин. Он еще раз облегченно вздохнул. Сон, просто страшный сон…

Через несколько минут он уже спускался в холл. Внизу его ждал дворецкий с чашкой горячего кофе и бутербродами на маленьком серебряном подносе. Завтракая стоя, Герхард удивился:

– А где же Генрих?

Английская физиономия дворецкого важно вытянулась; он доложил, что его господин, по-видимому, сейчас беседует со своим юным гостем.

«А, мальчишка…» – досадливо скривился Герхард. На лестнице показался Генрих, он улыбался. На ходу натягивая перчатки и напевая какую-то мелодию, легкими шагами стал спускаться по ступенькам.

Погруженный в свои мысли, Герхард не заметил, как «майбах» пересек городскую черту, на минуту задержавшись у сторожевого поста на въезде. Досматривающий машины офицер, вскинув руку в приветственном жесте «зигхайль», пропустил автомобиль с номерами рейхсканцелярии без досмотра.

Покосившись на своего любовника, не сказавшего ни слова за всю дорогу, Оуэн остановил машину возле белого особняка Эгернов в Вильмерсдорфе, фронтон которого украшали печальные кариатиды. Убрал в бардачок пустую фляжку, достал сигареты. Закурив, посмотрел на Герхарда долгим взглядом.

– Если у тебя нет особенных планов на это Рождество, то советую навестить родителей. Полагаю, баронесса сойдет с ума от счастья, получив возможность лицезреть долгожданного сына! – сказал он с усмешкой.

И по тону, каким это было сказано, Герхард понял, что ему и вправду стоит навестить родителей. Его губы капризно надулись, он ждал от Генриха совсем других слов.

– Я позвоню тебе, как только освобожусь, – легко солгал Оуэн, потрепав любовника по щеке.

Герхард вцепился в рукав его плаща. В глазах появилось скулящее выражение. Ревнивое сердце почуяло, что его гонят прочь.

– Ты ведь не бросаешь меня? Нет?! – воскликнул он взволнованно. Прижался губами к его руке, целуя пахнущую табаком черную кожу перчатки.

Оуэн мысленно усмехнулся. «Принцесса Софи» так и не выросла. Не обращая внимания на прохожих, притянул Герхарда к себе, поцеловал в капризно надутые губы недолгим, прощальным поцелуем, сказал:

– Тебе не стоит оставаться в Берлине. Здесь скоро произойдут некоторые события, в которых барону Эгерну ни к чему быть замешанным. Я приеду за тобой, когда все закончится.

Он снова потрепал его по щеке. Улыбнулся.

– Хотелось бы застать тебя дома живым и невредимым и очень соскучившимся по мне. Надеюсь, ты будешь скучать без меня?

Лицо Герхарда радостно вспыхнуло, глаза заблестели. Оуэн перегнулся через него, распахнул дверцу, приглашая на выход. Он хорошо умел управляться с капризным ребенком, каким был Герхард. Достаточно было посулить леденец.

Молодой барон Эгерн стоял на тротуаре, смотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Откуда-то пришло предчувствие, что сейчас «майбах» свернет за угол и он больше никогда не увидит Генриха.

Отчаяние, такое же огромное, как воронка от разорвавшейся бомбы, заставило его пошатнуться, рвануть воротник и, почти теряя сознание, плюхнуться в снег на ступеньки подъезда. С непривычным для себя облегчением он услышал стук открывшейся двери, торопливые шаги, голоса слуг и провалился в темноту.