До Рождества оставалось два дня, а у него прекрасное настроение. Даже то обстоятельство, что придется сделать приличный крюк, чтобы отвести молодого Эгерна домой, в то время как его с нетерпением ждали Людвиг и остальные охотники, не вызывало сейчас досады.

Он был счастлив, возбужден и внутренне натянут звенящей струной. Его распирало от тысячи желаний. А еще безумно хотелось убивать. Погружать клыки и когти в трепещущую плоть. Напиться свежей крови, искупаться в ней. И жажда эта гнала его в дорогу голодным зверем. Натягивая на ходу перчатки, он спускался по лестнице вниз, мурлыча под нос арию ревнивца Хосе. Впервые предстоящее Рождество, кажется, могло порадовать и его тоже.

На улице холодный, пробирающий до костей ветер заставил их поднять меховые воротники плащей. С нависшего над головой серого неба сыпало ледяной крупой. За те несколько минут, что автомобиль простоял у подъезда, его перекрасило из черного в белый цвет. Дворецкий раскрыл зонт и, загораживая хозяина от колючего, секущего лицо снега, проводил до машины. Придержал дверцу. Пожелал благополучно добраться до столицы. В такую непогоду его пожелание не было излишним.

– Я позвоню от Веберов, сразу же… – успокоил слугу Оуэн, уловив его тревогу. Завел мотор.

Обогнув замерзший посреди двора фонтан, осветив его фарами, «майбах» выехал в предупредительно распахнувшиеся ворота. Даже зная, что в этом нет нужды, дворецкий по привычке осенил крестом скрывшийся за круговертью снежинок автомобиль.

– Я позвоню от Веберов, сразу же… – успокоил слугу Оуэн, уловив его тревогу. Завел мотор.

Герхард оглянулся назад. Мрачный, а теперь казавшийся еще и зловещим особняк прямо на глазах исчез за пеленой снегопада. Его передернуло. Чувствуя себя совершенно разбитым, он был рад, что на этот раз ему досталась роль пассажира. «Может, Генрих был прав, не приглашая сюда…» – зябко поежившись, подумал он. Ночью ему приснился жуткий кошмар, и он не был уверен, сумеет ли когда-нибудь забыть этот так похожий на явь странный сон. Засунув руки поглубже в карманы своего нового плаща, уткнувшись носом в мех воротника, Герхард сделал вид, что задремал…

Как только они переступили порог спальни, Генрих нетерпеливо толкнул его к стене. Не было ни ласк, ни поцелуев. Он хотел утолить только свой голод. Протестующий возглас вырвался у него помимо его воли. Но уже скоро Герхард позабыл про все свои терзания и обиды. Доверившись нежной жестокости сыто мурчащего довольного зверя, его тело могло лишь сладко вздрагивать от наслаждения в умелых руках Генриха. А после, опустошенный страстью, счастливый, как никогда, он лежал рядом с ним, и тела обоих блестели от пота. Но стоило Генриху потянуться за сигаретами, и тень ревнивого сомнения отравила радость в сердце Герхарда. В который уже раз, не удержавшись, он спросил, любит ли тот его. Помедлив, Генрих поднес сигарету к пламени свечи и сказал, что любит. При этом лицо его осталось эмоционально невыразительным, как и голос. Равнодушным. Казалось, задумчиво разглядывая сизый дымок тлеющей в его пальцах сигареты, он был уже где-то не здесь. Но его «люблю» все равно прозвучало для Герхарда обещанием блаженства. Он поверил, даже зная, что тот лжет. Он хотел быть обманутым.