«Захватчик…» У него потеплело в груди, в том месте, где, как он считал, у него не было сердца. Оторвавшись от косяка, Оуэн шагнул в комнату. Он уже успел принять душ и переодеться в длинный велюровый халат. Светлые домашние брюки. Мягкие кожаные туфли. И конечно, не забыл надеть свежую рубашку. Манжеты скрепляли золотые запонки в виде львиных голов, и шелковый платок на шее был им в тон.

Аристократ до мозга костей, он смотрелся настоящим денди и выглядел на все сто, а то и двести процентов. Словно уже искупался в молоке и отведал молодильных яблок. Впрочем, так оно и было, только вот в его «средстве Макропулоса» имелись ингредиенты пострашнее высушенных паучьих лапок или глаза тритона.

А увидев его, Марк непременно решил бы, что эта самонадеянная сволочь, без спроса заглянувшая к нему в спальню, подозрительно напоминает змею, только что сбросившую кожу, таким Оуэн был сверкающим и блестящим. Но накрывшись с головой, он спал, избавленный от вероятности делать круглые глаза и вставлять на место выпавшую от завистливого восхищения челюсть. Из-под одеяла выглядывала лишь узкая ступня с глубокой ямкой подъема.

Оуэн не собирался будить его прямо сейчас, зашел просто проверить. Но не удержался, игриво пощекотал голую пятку. Ступня, протестуя, сжала пальцы и спряталась. Тихо рассмеявшись, он засунул руку под одеяло и пощекотал снова. Пробурчав что-то сердитое, спящий лягнулся. Резким жестом Оуэн откинул одеяло в сторону.

Марк спал на боку и, видимо, спал неспокойно, потому что великоватая для него пижама вся сбилась. Голубой шелк штанов, закрутившись вокруг худенькой задницы, оголил бледную полоску тела. Выступающую остро косточку бедра. Взглядам Оуэна предстала щемящая детскость позы. Согнутые колени. Ладони, сложенные под щекой. Припухшие со сна губы. Бархатные стрелки подрагивающих ресниц. Его окутало тяжелым облаком просыпающегося желания. Дрогнув, пальцы потянулись к пижаме.

«И что же ты собираешься делать? – остановил он сам себя. – Глазеть на него голого, пока он спит?» Оуэн чуть склонил голову набок, прислушиваясь к самому себе. Ирония в собственный адрес? А почему бы и нет! Сейчас он ощущал легкую приподнятость настроения, игривую шаловливость и беспечное, подобно пузырькам шампанского, легкомыслие.

Улыбнувшись своим мыслям, поправил на Марке пижаму, накрыл одеялом, встав коленом на постель, поцеловал голубую венку на виске. Но не в знак угрызений совести. Разве она у него была? Просто он уже наслушался криков и стонов в том, другом мире. А в этом, дышащем покоем, ему хотелось сладкого шепота. Торопливого стука сердца. Прерывистого дыхания. Разогретого истомой податливого тела, принимающего его. И блеска звезд в его и своих глазах. Этого забытого обоими света счастья. Он склонился к губам Марка, целуя их нежно.