Только Марк не знал, что стоит в двойном Заклинающем Круге и, стоит ему освободиться от Оков, Заклятие Преображения сразу же заставит его забыть о причине, побудившей их снять. И он, Ивама Оуэн, наконец-то увидит возвращение своего настоящего брата. А не это чучело с нимбом на макушке. Он окинул застывшую посреди комнаты живую статую презрительным взглядом.

«Отпусти отрока… – молили несчастные, ставшие совсем больными, глаза Марка. – Я буду твоим! Я останусь с тобой навсегда! Только отпусти его… Отпусти…» Но для Оуэна это уже не имело значения. И странной печали он не испытывал, и желания подойти к брату и утешить. Прижать к плечу его голову. Услышать стук его сердца. Все это больше не интересовало его, он собирался в полной мере насладиться страданиями обоих. Зрелищем грехопадения. Каждым его мгновением.

Алое на белом. Щелчком пальцев он снял с мальчика путы, уверенный, что тот, связанный достаточно долго, чтобы нарушилась циркуляция крови, не сможет даже пошевелиться без посторонней помощи, не говоря уже о сопротивлении или инициации Щита. Поставил перед собой на колени, грубо ткнул лицом в матрас. Посмотрел на брата (хорошо ли тому видно) и склонился над Имонном. Дернувшись от боли, тот расплакался.

Марк закрыл глаза, чтобы не видеть Оуэна, насилующего Байю, но все равно слышал болезненные стоны и всхлипы мальчика. А еще он слышал, как радуется зверь. Его довольное урчание. И желание убить эту тварь опалило кожу нестерпимым жаром. Внутри словно лопнула туго натянутая струна. Вспухая красными волдырями ожогов, на коже проступил причудливый узор. На лбу, раскаленным клеймом – Печать Императора. Вокруг него смерчем закрутило темную ауру. Рубашку, волосы взметнуло вверх. Он вскинул руки. Бешеная ярость криком рванула грудь. Почернев, засохшей коростой осыпался причудливый узор. Иероглиф раскололся и исчез, освобождая его от согласия с богом. Марк сделал шаг, еще один. И на Оуэна глянули страшные глаза Иблиса.

Спускаясь в темноту сосущего его желания, он еще помнил, что этот жалобно зовущий его голосок принадлежит Байе. Изо всех сил старался не забыть, что пришел сюда спасти отрока, но Заклятие Преображения уже превращало его в того, чью природу так долго сдерживали Оковы Согласия. И он забыл. Забыл, кто такой Марк. Зато вспомнил тьму, живущую в его сердце, и тьма была голодна.

– С днем рождения, братишка! – просиял Оуэн, обнимая Марка за плечи. – А у меня для тебя подарок! – он показал на скорчившуюся на кровати фигурку.

Имонн лежал на испачканных кровью простынях. Руками закрывая голову. Оуэн легонько подтолкнул брата вперед.

– Я поранил его немножко… для тебя, чтобы запах крови помог тебе сойти с ума… – волнующе нашептывал он Марку, с видом услужливого дворецкого помогая ему избавиться от одежды. – Возьми мальчишку! Он твой! Ну же, прямо сейчас! Бери! Я хочу видеть твое наслаждение! – подстегнул Оуэн медлительность брата. «Я же обещал, что поделюсь!»

Марк присел на кровать. Имонн поднял на него полные слез глаза.

– Пожалуйста, Марк, не мучай меня… – попросил он.

Но мужчина, потерявший душу, уже не мог выполнить его просьбу. Он весь дрожал, одержимый желанием обладать этим хрупким и нежным израненным телом. Запах крови сводил его с ума.

– Ты-ы… готов? Я-а… отведу… тебя-а… в рай! – произнес он, выталкивая слова непослушным языком. Страшно, будто немой учился говорить.

Пальцы его сомкнулись на тонких лодыжках мальчика. Марк подтащил Байю к себе, тот застонал, и он запечатал мучительный стон на его губах своими губами.

«Да, мой темный ангел, поцелуй дитя и, может… оно подарит тебе настоящее забвение…» Оуэн курил, цинично наблюдая за братом, с какой жадностью тот слизывает кровь с бледной и нежной кожи.