«Во многом он был совершенен, — читал Марти, — хотя последние годы его жизни, проведенные вдали от света, неизбежно рождали слухи и сплетни, достаточно болезненные для такого чувствительного человека, как Джозеф. Когда он еще участвовал в жизни общества, пресса никогда не обделяла его вниманием; но он не ожесточался от критики, замаскированной или явной. Нам — тем немногим, кто знал его хорошо, — было известно, что его душа под маской внешней невозмутимости гораздо более восприимчива к насмешкам и колкостям, чем казалось со стороны. Он был глубоко удручен распространением домыслов о его прелюбодеяниях и излишествах, поскольку после смерти любимой жены Евангелины стал самым разборчивым человеком в вопросах секса и морали».

Марти прочел эту лицемерно-слюнявую заметку и ощутил мерзкий привкус во рту. Канонизация старика началась. Возможно, скоро появятся биографии, подписанные и подчищенные людьми из его окружения, превращающими его жизнь в серию льстивых сказочек на память потомкам. При этой мысли Марти чуть не стошнило. Читая пошлости Двоскина, он обнаружил в себе неожиданную готовность яростно защищать слабости старика, хотя все, что делало Уайтхеда уникальным — и вообще реальным, — теперь находилось под угрозой полного исчезновения.

Он дочитал статью Двоскина до слезливого финала и отложил газету. Единственная деталь, заинтересовавшая его, — это упоминание о похоронной церемонии, которая произойдет завтра в маленькой церкви в Минстер-Лоуэлл. Марти почувствовал необходимость отправиться туда и отдать последнюю дань уважения Уайтхеду, невзирая на возможные опасности.

52

52

Церемония привлекла такое количество зевак, от случайных зрителей до прожженных любителей скандалов, что Марти никто не заметил. Действо имело оттенок нереальности, словно в противовес тому, что весь мир уже знал о смерти великого человека. В дополнение к толпе с Флит-стрит прибыли европейские журналисты и фотографы; присутствовали известнейшие публичные персоны: политики, ученые мужи, воротилы бизнеса, даже несколько кинозвезд, жаждущих приумножения славы. Собрание знаменитостей привлекло сотни профессиональных зевак. Маленькая церковь, ее дворик и дорога вокруг были переполнены. Сама служба транслировалась через громкоговорители на окрестных домах — курьезная деталь. Голос священника, пропущенный через динамик, казался жестяным и театральным; надгробному слову аккомпанировали кашель и чихание.

Марти очень не понравилась трансляция, а еще меньше понравились туристы. Одетые явно не для похорон, они усеяли надгробия и траву на кладбище в ленивых позах, со скучающими и нетерпеливыми лицами ожидая развязки. Уайтхед пробудил в Марти дремавшую мизантропию, и отныне она стала частью его мировоззрения. При виде кладбища, заполненного тоскующими и раздраженными людьми с тупыми глазами Марти почувствовал, как в нем нарастает презрение ко всему вокруг. Ему хотелось отвернуться от человеческого болота и сбежать. Но желание увидеть финальную сцену пересилило, он остался в толпе и ждал, пока осы гудели над головами детей, а женщины с инстинктом безмозглых насекомых кокетничали с ним через могилы.