Светлый фон

— Расскажи мне о своих мыслях сама, — предложил Мамолиан, — и я не буду вторгаться в них.

Если она не ответит, он влезет в нее насильно и увидит бегущего человека.

— Пожалуйста, — сказала она, изображая испуг, — не мучай меня.

Его мозг немного отдалился.

— Он умер? — снова спросил Мамолиан.

— В ту ночь, когда он умер… — начала Кэрис. Что она может сказать, кроме правды? Никакая ложь не подействует: он узнает… — В ту ночь, когда они сказали, что он умер, я ничего не почувствовала. Никаких изменений. Совсем не так было, когда умерла мама.

Она бросила на него испуганный взгляд, чтобы усилить видимость подчинения.

— Какой же вывод ты сделала? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она почти искренно.

— Что тебе кажется?

кажется?

Она снова ответила искренно:

— Что он не умер.

На лице Европейца появилась улыбка — первая, которую видела Кэрис. Лишь слабая тень радости, но все же. Она почувствовала, как он убирает рога своих мыслей и задумывается. Больше он на нее давить не будет. Слишком многое надо спланировать.

— Ох, пилигрим, — прошептал он, упрекая своего невидимого врага, как горячо любимого, но заблудшего сына — Ты почти одурачил меня.

Марти ехал за ними и после того, как машина свернула с шоссе и двинулась через город к дому на Калибан-стрит. Гонка закончилась в самом начале вечера. Припарковавшись в отдалении, он наблюдал, как Кэрис и Мамолиан выходят из машины. Европеец заплатил шоферу и после небольшой задержки отпер дверь, потом они зашли в дом. Грязные кружевные занавески и облупившаяся краска выглядели естественно на этой старой улице, где все дома нуждались в подновлении. На среднем этаже загорелся свет и опустились жалюзи.

Он просидел в машине около часа, наблюдая за домом, хотя ничего не происходило. Кэрис не появилась в окне, не выбросила записочки с поцелуями для ожидающего ее героя. Но он и не надеялся: это сюжет из романа, а вокруг — реальность. Грязные камни, грязные окна, грязный ужас, застывший у него внутри.

Марти ни разу не поел как следует с тех пор, как узнал о смерти Уайтхеда. Теперь, впервые за день, он почувствовал зверский голод. Он оставил дом наползающим сумеркам и отправился за едой.

53

53