Стянул куртку и принялся бить ею по жадному пламени. На траве остались черные пятна ожогов.

Шапка свалилась, куртка плавилась в руках – в ней было слишком много синтетики! Никита отшвырнул ее, стащил толстовку от спортивного костюма и снова начал хлестать по огню. Он бил его руками, топтал, готов был давить его всем телом. Раздирал горло в кашле, задыхался, но не останавливался.

И огонь погас!

Не веря глазам, Никита огляделся – и рухнул на траву, переводя дыхание.

Он не думал ни о чем – он просто дышал. Сильно пахло гарью, но больше ничего и нигде не дымилось. Дуэнтэ дегдэ – лесной пожар – был побежден.

Вдруг что-то защекотало в носу, Никита чихнул. Какая-то паутинка залетела…

Паутинка?!

Он вскочил. Да ведь Омиа-мони по-прежнему опутан паутиной! И сохнут, сохнут нижние ветви, и превратились в комки паутины гнездышки душ…

Никита вскочил и принялся оттаскивать от кедра сухие ветви. Их было много, и паутина взвилась густым белым облаком от его резких движений и опутала верхние ветви.

Да что ж это – еще хуже стало?!.

Никита остановился. Он бессилен один справиться со смертью!

Огляделся.

Тишина тайги смотрела на него.

Да почему же никто из этих шаманов и разных предков даже пальцем не шевельнет?!

Если бы Никита знал какие-нибудь заклинания, он просил бы сейчас помощи у зверей, птиц, облаков!

А вдруг они отзовутся, если позвать? Прилетят на песню бубна?

Бубен! Где он? Где заветный шаманский унгчухун, что поет: «Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!»

Где-то же Никита его бросил?..

Он огляделся – и с трудом разглядел среди пятен сгоревшей травы обугленные обломки пялец, на которые мама когда-то натянула его «рубашку» – по старинному шаманскому обряду.

Бубен сгорел.