— Так тебе нужны деньги? — спросил он вновь.

— А ты как думаешь?

Он не заметил сарказма в ее голосе и начал швырять к ее ногам банкноты — дюжинами, словно подношения перед статуэткой Святой Девы.

— Все, что захочешь, — сказал он. — Жаклин.

Внутри у нее что-то заболело, словно там рождалась жажда убить его. Она не дала этой жажде разрастись, чтобы не стать игрушкой в его руках, инструментом его бессильной воли. Опять ее используют; так было всегда. Ее держали, как держат корову; молоко для детей, смерть для стариков. Как от коровы, он ждет от нее выполнения своих требований. Ну, не в этот раз.

Она пошла к двери.

— Куда ты собралась?

Она потянулась за ключом.

— Твоя смерть — это твое личное дело, я тут ни при чем, — сказала она.

Он подбежал к двери раньше, чем она управилась с ключом, и ударил с такой силой и злобой, каких она не ожидала.

— Сука! — визжал он.

Посыпался новый град ударов.

Там, внутри, желание убить его росло и крепло.

Он вцепился пальцами в волосы Жаклин и оттащил ее назад, выкрикивая грязные ругательства. Бесконечный поток брани, словно рухнула запруда, удерживающая сточные воды.

«Это лишь способ получить то, что ему нужно, — сказала она себе. — Если ты поддашься, ты пропала. Он манипулирует тобой».

Но ругательства продолжались. Эти грязные слова вечно бросали в лицо непокорным женщинам: шлюха, тварь, сука, чудовище.

Да, она была такой.

«Да, — думала она, — я чудовище».

Эта мысль принесла ей облегчение; она повернулась. Он понял ее намерение еще до того, как Жаклин на него взглянула. Он выпустил ее голову. Гнев ее подступил к горлу, насытил воздух, разделяющий их.

«Он назвал меня чудовищем — я и есть чудовище! Я делаю это для себя, а не для него. Для него — никогда! Для себя».