«Ты начал все это!»

Но как?

Он стоял у окна Стекло треснуло от удара сорванных гардин, и ветер, залетавший в комнаты, заставлял Льюиса дрожать. Он смотрел на покрытую льдом Сену, и тут его взгляд привлекло какое-то движение. Его сердце сжалось.

Лицо незнакомца было повернуто к окну, выражение его было диким. Одежды, в которые он обычно закутывался, сбились. Вид его выражал такое глубочайшее отчаяние, что возбуждал жалость и казался почти трагическим. Или, скорее, он походил на актера, разыгрывающего сцену отчаяния из трагедии. Пока Льюис смотрел на него, незнакомец прижал руки к стеклу — словно молил о прощении или о понимании. Или о том и другом.

Льюис отпрянул. Это уж слишком, чересчур. В следующий миг незнакомец уже удалялся через дворик прочь от дома. Семенящая походка сменилась длинными скачками. Льюис издал долгий, долгий стон: он распознал это странно одетое существо, только что исчезнувшее из виду.

— Льюис?

Эти прыжки и шажки — не человеческая походка. Так двигается зверь, которого научили ходить прямо. Теперь, лишившись хозяина, он начал терять навык.

Это человекообразная обезьяна.

«Боже, о боже, это была обезьяна!»

— Мне нужно видеть Филиппа Лаборто.

— Прошу прощения, месье, но посещения заключенных…

— Дело жизни и смерти, офицер.

— Легко сказать.

Льюис отважился на ложь:

— Его сестра умирает. Умоляю вас о сочувствии.

— О… Хорошо.

В голосе по-прежнему слышалось сомнение, так что Льюис решил еще чуть-чуть дожать.

— Мне нужно лишь несколько минут, чтобы кое-что уладить.

— А до завтра подождать нельзя?

— К утру она уже умрет.