— Ты убьешь ее.

— Она вломилась в квартиру, когда там была Катрин. Она все разгромила, Филипп. Она опасна теперь, оставшись без хозяина. Ты не понимаешь?

— Катрин?..

— Нет, с ней все в порядке.

— Обезьяна дрессированная, она не причинит зла. Она спряталась и просто наблюдала за Катрин. Пришла и ушла. Тихая как мышь.

— А девушка?

— Обезьяна ревновала.

— И поэтому убила ее?

— Может быть. Я не знаю. Не хочу об этом думать.

— Почему ты не сказал им? Почему позволил все разрушить?

— Потому что не знаю, правда ли это. А вдруг это лишь выдумка, одна из твоих проклятых выдумок. Еще одна история.

Слабая виноватая улыбка скользнула по его губам.

— Ты должен понять, что я имею в виду, Льюис Ведь это мог быть просто рассказ, верно? Вроде твоих сказок про Дюпена. А я ненадолго сделал его правдой. Ты никогда не думал об этом? Может быть, я воплотил его.

Льюис встал. Какой утомительный спор: реальность или иллюзия. Существует тварь на самом деле или нет. Жизнь или сон.

— Где же обезьяна? — требовательно спросил он.

Филипп показал на свой лоб.

— Здесь, и ты ее никогда не найдешь, — ответил он и плюнул в лицо Льюису.

Плевок задел губу, как поцелуй.

— Ты не знаешь, что ты наделал. И никогда не узнаешь.

Льюис вытер губу, а охранник увел заключенного — обратно в счастливое наркотическое забытье. Оставшись в одиночестве в холодной комнате для свиданий, Льюис думал об одном: Филипп нашел себе утешение. Он укрылся под вымышленной виной; замкнул себя там, где ни память, ни месть, ни чудовищная истина не доберутся до него. В тот миг Льюис ненавидел Филиппа. Ненавидел за его дилетантство и трусость. Мир, который Филипп создал вокруг себя, не был уютнее, чем реальный мир: всего лишь убежище, такая же ложь, как лето 1937 года. Нельзя прожить жизнь вот так и избежать расплаты. Сейчас расплата настала.