– Если все мы ошибаемся, то какая разница? Ошибкой больше, ошибкой меньше. Мир и так несправедлив. Дети страдают, любимые люди уходят из жизни. Все катится к чертям… – С этими словами Антон чикнул пальцем докуренную сигарету, словно козявку. Спикировав наземь, она оставила после себя струйку вьющегося дымка, который очень скоро рассеялся, будто бы его и не было. Остался только шелест деревьев в синеве летнего вечера.

– Дети страдают. А она., она идеальна. В отличие от взрослых. От таких уродов, как я. Прекрасна и чиста. Для сверстников – тупая белая ворона, а для меня – божество. Вот бы… – Здесь он в который уже раз предался своим сексуальным фантазиям. Он плыл в их океане легко и свободно, как в тех детских снах, когда спишь и летаешь. В его фантазиях она, со своей прелестной белой кожей, с родинкой под правой грудью, с улыбкой и милыми зеленоватыми и слегка грустными глазками, с русыми волосами была его. В своих фантазиях он… они были одним целым, без стыда и страха. Он представлял, как она двигается все быстрее и быстрее. Он в ней, а она на нем. Обоим становится жарко и хочется еще. А потом…

Открыв глаза и прикусив губу, Антон прерывисто выдохнул. Кончив, он прошептал ее имя. А потом, будто ребенок, видевший счастливый сон, после которого его ждет унылый детский сад, он ощутил волну ненависти к себе. Такой силы, что вдруг захотелось сигануть вслед за сигаретой. Чтобы все закончилось. Покраснев как ребенок, он захотел плакать и шагнуть в воздух.

В который уже раз сдержав свой саморазрушительный порыв, Антон глубоко вдохнул, взглянув в небеса не то с грустью, не то с ненавистью. Выдохнув, он устало улыбнулся, подумав о Маше.

– Нет, выход в окно не для меня. Тем более, если я суицидну, что будет с ней? И где гарантия, что она не поступит так же? Будем жить, – сказал он сам себе, подтерев за собой, и пошел готовить ужин. Дочка скоро должна была вернуться домой.

Так и вышло, что Антон испробовал все известные ему средства, чтобы не «испортить жизнь» своему ребенку: вел сексуальную жизнь с женщинами, ходил к психологу, работал до одури и даже перечитал кучу книжек: от «Лолиты» Набокова (над которой проплакал, как ребенок) до «Тропика Рака» Генри Миллера.

После всех этих мер он понял, что у него два пути – стреляться или лечиться не пойми от чего, или хотя бы поговорить о том, что у него на душе, с самой Машей.

Странно устроены люди: когда еще несколько лет назад психолог предложил ему обсудить проблему с Машей, он покрутил пальцем у виска и прервал терапию. Слава Богу, специалист успел исключить насильственные мысли и предупредить Антона, что он может делать так, как считает нужным, но никто ему не скажет, как поступить правильно, а отвечать потом придется перед судом: