– Велено мне доставить в Тюмень ссыльных посадских людей Матвея Бекетова по прозванию Ангел, Маркушу Сухлого, Луку Быкова и Ивана Орлова, а также ключницу Марфу Авдееву.

Атаман от слов Скрябина сделался бледен. Глаза его опустели, рука задрожала.

– А про колокол отчего спросил? – просипел он.

– Про колокол мне наказа не было. Любопытство разобрало – вот и спросил.

Замятня поднял глаза на сотрапезника. Ухмыльнулся криво.

– Так вот слушай, полусотенный, – голос его был как скрип тележной оси. – Нет у меня людишек твоих.

– Уморил? – сощурился Скрябин.

Атаман оскалился:

– Уморил… да только не я. Убегли они. Уж боле седьмицы тому. А Марфа твоя Авдеева им в том способничала.

Полусотенный отломил себе хлеба, пожевал задумчиво. Худой был хлеб пелымский – липкий да ломкий, во рту распадался на комки студенистые, что к глотке потом липли.

Не спешил Скрябин с ответом. В таком деле спешка – дурная спорука.

– Почему изловить не приказал? Чай людишки не просто так – по государеву делу сюда сосланы.

– А ты, служилый, – из-под лохматых бровей вперился в него Замятня, – давно ли в Сибири? Видать, недавно – русским духом от тебя за версту несет.

– Это ты верно примечаешь, Тихон Васильевич, – согласно кивнул Скрябин. – Первую зиму я в Тюмени. Тем летом только прибыл.

Голову опустил, чтобы злость, в глаза прыгнувшую, казачишка не заметил. Не таков был Лонгин Скрябин, сын боярский, чтоб ему всякий худородный попрекал. Нешто! И без того атаман себе уже пулю отлил тяжелую, и без местнической обиды.

– Ты, Лонгин Ларионович, не серчай, – почуяв в полусотенном перемену, сказал Замятня. – Кабы жил в наших краях подольше, знал бы, что весна сибирская – время худое. Край наш реками богат и снегом не меньше. Как весна – половодье тайгу накрывает. И лес вековечный разом в болото тряское обращается. Так и стоит до лета. В нонешнюю зиму снегу много было, а таять он только к апрелю стал. Что из того вышло, ты и сам по дороге сюда видел…

– Зубы ты мне не заговаривай, атаман. Мне твои рассужденья ни к чему. Коли я до вас добрался, чего б и углицким беглым на Русь не выйти?

Замятня наклонился ближе к Скрябину, оглянувшись воровато.

– Ты, Лонгин Ларионович, на закат шел. А они на север подались – по Пелыме. Места там гиблые, особливо сейчас. От реки отойдут – и сгинут. Приберет их тайга. Не медведь так волк, не волк – так болото заглотит, гнус сожрет, а то и вогулы изловят. То всего хуже…

Скрябин Замятнины причитания слушать долго не стал – сграбастал его за полы кафтана, тряхнул.