Когда по бункеру прокатилось эхо выстрела, Тод побежал.

– И что дальше? – поинтересовался Глеб, переворачивая Еву на спину. – Оно погибнет?

– Да.

– А люди, которые еще живы, они станут прежними? Да ладно, можешь не отвечать. Я уже взрослый, в сказки не верю. Главное, что эта сдохла. Успели, да?

Айне кивнула.

Она положила пистолет на столик, поправила трубку старого телефона и сказала:

– Надо убраться.

Взяв Еву за руки – мертвые, они еще были теплыми и мягкими, словно костей и мышц внутри не осталось. И Айне почудилось, что стоит сдвинуть с места, и руки растянутся до бесконечности, как эта густая кровь, а потом порвутся.

Но она все же попыталась сдвинуть.

Ева оказалась тяжелой.

– Дай сюда, – Глеб поднял тело легко. Глеб сильный.

Но он – не Тод.

Глеб вышел и скрылся за дверью. Айне осталась одна в большом зале. Он был точной копией зала, в котором она жила раньше. Экраны такие же. И ковер.

На ковре тепло лежать. И звуки он гасит.

А кресла прежде не было. Оно высокое и вырастает из пола, чтобы в пол же врасти. Переплетение корней и гиф, точка воздействия на сложнейший организм, который остался один, совсем как Айне.

И ему плохо. Айне слышит его голос. И вот-вот заплачет вместе с ним.

Глеб вышел из боковой комнаты и поднял второе тело, той самой женщины, лицо которой скрывала зеркальная маска.

– Ничего не трогай, – рявкнул Глеб, и Айне, убрав руку от подлокотника, ответила:

– Хорошо.