— И тогда я смогу отсюда сбежать?

— Не сразу. Сначала хотя бы на несколько часов. Все, мне пора. До встречи через две недели.

— До встречи, — в замешательстве ответил Рехи, когда Санара скрылась, скользнув верткой змейкой меж створок дверей.

========== Цена чудес ==========

Свет бился в домах сквозь темноту, как в былые времена, виденные во снах. Но окна зияли провалами рам без стекол. В полуразрушенных строениях теснились тени — эльфы и люди. Вроде бы все вместе, но каждый врозь.

Рехи рассматривал город с высоты дворца. Он стоял на балконе и ждал часа, когда его вновь покажут ликующему морю. Он ненавидел толпы, ненавидел шум, и уже стыдился того упоения, с которым наслаждался всеобщим вниманием. Стыд… Что-то незнакомое, не похожее на голод — скорее на покалывание мелких камешков в дырявом сапоге. Что-то сродни песку, скрипящему на зубах. Но ноющее чувство сменялось тоской безразличия, прогорклой, как пепел, который густо заполнял улицы и крыши в Бастионе.

Еще трепыхалась робкая надежда, как рыжие отблески далеких огоньков: Рехи ждал встречи у акведука, хотя не был уверен, что Санара не заведет в какую-нибудь ловушку. Возможно, в Бастионе зрел заговор, переворот, как в деревне Ларта.

«Ну, а пока надо быть хитрым, — убеждал себя Рехи. — Делать вид, что согласен с новой ролью, как учил тебя Ларт. Хотя он же учил, как сдирать кожу и сжевывать ее на глазах у вопящего пленника. Хотя он же учил, как убивать не ради еды, а ради наслаждения. И все злое в нем шло из Бастиона. От таких, как Вкитор. От таких, как Саат. Неужели я стану таким, как они? Ничего, потерпеть две недели. Две недели, а там будет ждать Санара у акведука. Наверное, будет. И что потом?»

Утешения работали слабо, две недели тянулись бесконечно. Серо-красные сумерки почти не отличались от непроглядно черной ночи: в воздухе плотным облаком висела пелена едкого дыма. Во рту постоянно ощущался привкус пепла и серы. Глаза сильно щипало, и все стремились закрыть ставни, а на улицу выходили с замотанными лицами. Но помогало слабо: повсюду слышался надсадный тяжелый кашель. С каждым днем его гул звучал все громче, как будто сильнее раскачивался тяжкий набат. Как будто разносился по пустоши глас того колокола из башни с крылатыми рисунками семарглов.

«Мы умираем, этот Бастион. Этот мир», — вздохнул Рехи, скрываясь в глубине тронного зала, то есть своих покоев. Верховный жрец Саат распорядился, чтобы везде законопатили все щели, окна же закрывали плотными ставнями, и единственным выходом наружу оставался обширный балкон, чудом почти не пострадавший в прошлые эпохи. С него Стража Мира еще пару раз показывали народу, но когда пришли облака дыма, собрания на площади прекратились.