— Довольно про Ларта! И первые расы, — зло оборвал он, отчего Вкитор совсем стушевался. — Это все сказочки. А силу я и сам открыл случайно. Но теперь она со мной. Пожалуй, с пламенем проще всего повторить. Хочешь, подпалю твой балахон?

— Нет, помилуйте, Страж.

— То-то же! Не говори про Ларта то, чего не можешь знать.

Вкитор согнул скрипящие колени в глубоком поклоне, почти лег на грязные каменные плиты пола, а потом предпочел благоразумно удалиться. Рехи остался в одиночестве, лишь снаружи его стерегли, по-прежнему не давая сбежать. Линии, конечно, позволяли показывать фокусы, но каменные стены не рухнули бы по их повелению, не плавились и тяжелые двери.

«Ничего. Не сбегу, так захвачу здесь все изнутри. И правда: куда мне бежать? У вас будет культ имени меня. А у меня… будет культ имени Ларта и Лойэ. Имени их поисков. Или их памяти… Ай… проклятье, я не хочу думать, что они мертвы», — рассуждал Рехи, перебирая и поглаживая грязные линии, вызывая воспламенения на кончиках давно рухнувшей гигантской люстры, в которой раньше полыхали сотни свечей. Теперь она озарялась вспышками по краю стальных ободков-держателей. Рехи наслаждался этой новой забавой, она отвлекала от мрачных мыслей.

Удивляло, почему ему вдруг покорились черные линии, раз они обжигали руки даже Сумеречному Эльфу. Зато светлые не желали притягиваться. Да здесь и не для кого оказывалось. Рехи хватало и темных, они отзывались лишь приятным покалыванием на кончиках заживших пальцев. Они ему подчинялись, но все ярче наползал образ красного сияния. Он заполонял все сознание, отчего Рехи временами встряхивал головой и отпускал неправильные линии. «Да что это со мной?» — не понимал он с тревогой.

Как будто толпа что-то сотворила с ним единым порывом, незаметно, стремительно и фатально. Рехи чудилось, будто он несется с бешеной скоростью по скользкому склону. Из-под ног осыпаются камни, а он размахивает руками и ненормально смеется, хотя прекрасно видит пропасть впереди. Бездна ждала его, они смотрели друг на друга. Бездна или Двенадцатый.

Рехи отпустил линии и сдавил виски. «Надо поспать», — разумно подумал он, располагаясь на мягких шкурах. Вскоре ему принесли свежую кровь в кувшине, и он жадно пил, не испытывая привычного наслаждения охотника, зато наедаясь до отвала, даже больше. Впервые в жизни его не преследовал голод, впервые с рождения он не соревновался с этим непреклонным противником. Его объяла великая сытость. И за время выздоровления он успел привыкнуть к ней. Теперь бы он, пожалуй, не отказался и от золотой короны, как носил Ларт. Венец на голове произвел бы еще большее впечатление на многоликого зверя толпы.