И вновь гомон урагана обрушился страшным криком:

— Да-да-да-д-а-а-а! Да, Страж! Да!

Рехи чувствовал, как к нему потянулись линии: толпа внимала ему, внимала самой глупой банальной истине, изреченной Стражем Мира. Эта власть случайного слова пугала и, как ни странно, привлекала. Рехи впервые почувствовал себя настолько значимым, настолько великим.

Сила заключалась не только в клыках и отточенных движениях клинка. Величие устремилось к нему в тот момент, когда он раскрыл рот перед этой толпой, впитал ее ожидание, ответил на него. Слава простерла к нему жадные когти, он чувствовал их незримое прикосновение, они пронзали спину под лопатками, но одновременно окрыляли.

«А, может, эксперимент Митрия не провалился? А, может, я стану править ими всеми? Как правил Ларт полукровками. И когда у меня будет власть, я заставлю вернуть и Ларта, и Лойэ. Вместе мы заживем во дворце! Вместе мы… мы… набьем морду Двенадцатому. Или нет, или починим этот мир, очистим все линии!» — думал Рехи, нет, Страж Мира, этот случайный пустынный эльф во славе.

Он стоял, он плыл над толпой, которая жаждала его слов. Постепенно от наслаждения этим чувством прошла и боль в руках, и неуверенность в своей силе. Рехи даже вытянул руку и схватился за одну из линий, правда, грязную, как истлевшая веревка. Но толпа ждала демонстрации силы, и Рехи внезапно понравилось всеобщее внимание. Оно дурманило не хуже грибной настойки.

Больше никаких красивых слов на ум не приходило, зато сила, его уникальная сила, по которой изголодались люди внизу, билась в каждом пальце, в каждой жилке. Рехи резко дернул за линию. Что-то рокотом грома пронеслось по небу, тучи пронзила яркая вспышка и молния ударила в вершину полуразрушенного здания. Рехи представил огонь — и камень загорелся. На нем заплясали ярко-зеленые языки пламени, а потом они превратились в ярко-синие и фиолетовые. По мановению одного лишь воображения огонь менял цвет и форму, то взвиваясь ярким столпом вверх, то раскидывая снопы искр, то расцветая причудливыми цветами. А потом, когда пламя поползло вниз, намереваясь поглотить это человечье море, Рехи отпустил линию. Без слов он приказал прекратить это странное представление.

«Я так могу… Вот это да! Я и так могу! Я все могу!» — как ребенок, наивно радовался Рехи. После настоящего чуда, совершенного им ради Ларта, такие фокусы для самого себя ощущались только показательным представлением. Но толпа склонилась в великом трепете:

— Страж! Страж! Великий Страж! О, Великий Страж!

Он — Великий Страж. Он — их кумир, ведь Верховный Жрец Саат ничего подобного не умел, лишь управлял этим городом. Рехи стоял и улыбался, не опасаясь показать клыки.