— Добить, чтобы не мучились. А потом съесть. Знакомо. Даже слишком, — пробормотал Рехи, вспоминая Ларта, а затем Двенадцатого: — Это он все придумал. Он нас проклял. Будто в осажденных городах раньше не ели человечину. Хотя проклятье выкрикнул трусливый лиловый жрец…

Сумеречный Эльф напрягся и подался вперед. Внезапно он вскочил с места, скидывая с плеч шкуру ящера. Капюшон спал с лица, и Рехи отчетливо узрел лихорадочно зажегшиеся впалые глаза. Эльф совершил какое-то открытие, пока неведомое.

— Лиловый жрец! Проклятье, я должен сказать Митрию! — воскликнул он.

— О чем? — недоумевал Рехи. Факты в его нехитром уме редко связывались воедино. Он умел охотиться и сражаться, а не разгадывать тайны прошлого. Но приходилось.

— Пока не уверен, — немного остудил пыл Сумеречный. — Но Митрий должен знать. Опять он не увидел очевидного. Или мне не сказал, или боится признать.

— А где этот напыщенный учитель твой? — поинтересовался Рехи.

— Пробивает защиту у Цитадели. Пока безрезультатно.

— И поэтому я должен сидеть здесь? В этом болоте? Должен притворяться тем, кем не являюсь?

— Не должен, но сидишь. Выбор за тобой. Но учти: мы не знаем, получится ли у нас хоть что-то. Поэтому выбор только за тобой. Понял? Истинная сила линий не придет, если им приказывать злой волей. Сила в выборе.

Рехи медленно осмыслял очередную длинную и непонятную фразу. Фигуры речи, как говорили прошлые люди, иносказания и сравнения. Они знали много красивых штук для выражения мыслей. А Рехи до прошлого года и выражать-то особо нечего было. Он хотел ответить Сумеречному, попросить новых разъяснений, но из-за дверей донеслись приглушенные голоса:

— Исчезай, за мной пришли! Исчезай, если не хочешь им показываться. Почему-то мне кажется, что не хочешь. Ну? Растворяйся давай, как умеешь, если не пришел вытащить меня отсюда. Если выбор мой, то сам выберусь.

Сумеречный Эльф коротко усмехнулся и неторопливо растаял в воздухе, зачем-то прихватив с собой бесценно мягкую шкуру мохнатого ящера.

— Тьфу, ворье! — Рехи ударил рукой по колонне, но тут же зашипел, потому что тонкая кожа на костяшках все еще плохо подходила для драк, тем более с нерушимым монолитом. Тем временем в зал вошли четверо стражников, а за ними и старый жрец.

— Пришли просители, о великий Страж! — сладко пропел надтреснутым голосом Вкитор, неизменно сгибаясь в поклоне. Каждый раз Рехи думал, что подагрические ноги подведут его, и жрец неуклюже бухнется на колени или, чего доброго, вовсе развалится. Но Вкитор с мученическим кряхтеньем возвращался в исходное положение и провожал к Верховному Жрецу Саату.