Рехи думал, отчего не спал всю ночь. Он нервно вглядывался в алый небосвод на рассвете, рассматривая переливы далеких гроз: где-то вновь поднялось черное облако извержения, вновь хребет гор вспенился. И в черную завесу облаков добавилось еще одно, гигантское, страшное.

Где-то земля раскололась и разошлась трещинами. К утру до Бастиона вновь дошли отголоски землетрясения. Рехи успел задремать и видел во сне, как сквозь пустыню ползет незримая волна, колышущая черные линии. Некогда так ветер пригибал высокую траву. Они подбирались все ближе к Бастиону, тянули незримые пальцы. И люди просыпались в утлых лачугах, предчувствуя новые разрушения.

Никто не знал, сколько ветхих построек прошлых времен обрушится в этот раз. И все боялись. Рехи же в полусне вслушивался в рев нового разлома и инстинктивно тянулся к черным линиями, которые тот порождал. Хотелось подцепить их, схватить и повернуть вспять, прочь от Бастиона. А еще лучше сшить ткань земли, как Лойэ неумело стягивала края его раны тогда, в пещере. В последнюю их встречу. Тогда все было иначе, совсем иначе. Он еще ничего не знал, и мир за хребтом еще казался обитаемым.

Возможно, Двенадцатый намеренно уничтожал все места, где проходил Рехи, но не успевал прихлопнуть назойливую букашку, нового Стража Мира. Или не хотел. Или желал, как и Митрий, лишить всего, чтобы склонить на свою сторону и доломать то, что уцелело. Или мир сам себя разваливал без присмотра. Рехи не знал, лишь видел лес черных линий, взорвавшихся вместе с вершиной горы. Они трепетали и вытягивались, тянулись щупальцами, наваливались смутными образами.

Рехи покачивался в необъяснимом трансе. Он сидел, слепо водя руками по воздуху, и тянулся навстречу темным линиями из разлома, мысленным взором схватывал и отгонял их. Они отползали, как тени под камень, но тут же вновь вскидывались и неслись к Бастиону, словно кто-то другой призывал их. Наверное, Двенадцатый. Хотел доконать назойливого странника, который окопался прямо у него под носом, почти рядом с Цитаделью. Или нет… Если и хотел, существовало много других способов.

Линии вились нестройным лесом, перестукивались сухими ветками мертвых деревьев, пересыпались отравленным песком. Рехи видел их, слышал стон гулящей земли. Пустыня вспенивалась штормовым морем, ухала и стонала, как больной в бреду. Ее прощальный вой вплавлялся под сердце, выжигая тайные символы прямо на костях. Пальцы дрожали и цеплялись за черные струны. Рехи терял ощущение верха и низа, как в водовороте. Он то ли парил, то ли падал, барахтаясь в темноте. Но одновременно сила давала бессознательный контроль над этим маревом.