– Говори слово, – стараясь унять сбившееся дыхание, требует Тора.
– Кролик.
Песня заканчивается, и – как же, черт возьми, не вовремя! – кто-то стучится в дверь. Отголоски музыки трескаются карамельной корочкой. Тора натягивает рубашку и быстро, застегивает ее. Я надеваю джинсы. Секунда – и Тора, неестественно выпрямившись, сидит на кровати. Ее фиолетовые колготки и алые губы тускнеют, перегорают, как лампочки на гирлянде – медленно, по очереди.
Я открываю дверь.
– Guten Morgen.[21] Виктория здесь?
Бруно презрительно пялится на меня и почти не моргает.
– Зачем она вам? – хмурюсь я. – У нас сегодня выходной…
Не дослушав меня, он вламывается в комнату. Тора подскакивает, мечется, и, должно быть, жалеет, что ее гирлянда не до конца погасла. Что она до сих пор видима.
– Да как вы смеете! – бледнею я, преграждая Бруно путь, но он отталкивает меня и шагает к ней, к моей Хлопушке. А она отбивается, по-детски, неуклюже. В фиолетовых колготках сложно быть
– Не трогайте меня.
Просьба Торы взлетает бабочкой, но Бруно тут же ее прихлопывает:
– Ты пойдешь со мной.
– Не трогайте меня! Захар, скажи ему!
Еще сотни бабочек. И все размазаны по полу.
А я стою. Стою и смотрю на осколки их крыльев. Бруно стискивает нежные запястья Торы…
И я начинаю понимать. Ночью мы все-таки добрались до звезд, но корпус не принял нас обратно. Я нащупываю в кармане шестеренку.
Это Лида. Больше некому.
Бруно тянет Тору в коридор.
– Захар!..