– Прости, Захар. Бруно… – всхлипывает Лида. – Бруно понял, чем она занимается. Понял где. Понял, кто ее прикрывал. Я думала, он убьет меня.

– Да ничего он не сделает, – отрезаю я. – Но если Тору уволят… в общем, она не переживет этого.

Лида бросается мне на шею.

– Прости меня! Прости, прости!

Ее краска исчезает вместе со слезами. Она полиняла. Ее нужно заново покрасить. А впрочем, и это не поможет.

– Я так хотела романтики! Потащила его на крышу, дура! Я ведь не знала, что вы там! – Лида закусывает губу и отстраняется. – Бруно увидел проклятую шестеренку и сразу смекнул, что я в этом замешана. А ведь он запретил нам даже прикасаться к разработкам Zahnrad! Мы поссорились, он обыскал мой кабинет… Все перерыл! И нашел записи Торы.

Она вытирает слезы ладонью. Ее фигура, сутулая, потускневшая, выглядит неестественно в спортзале. И, наверное, гантели и мячи распадутся на атомы, если их хозяйка сейчас же не наденет ярко-розовые лосины.

– Почему ты с ним?

– Потому что он – мой дом, – криво усмехается Лида.

* * *

Я бреду в нашу комнату. Вокруг – месиво часов, людей, лиц-циферблатов. Нет, я не чайник. И Тора тоже. Чайник – это завод Zahnrad. Это корпус, где мы живем. Я слышу, как он нагревается. Я чувствую, как мы превращаемся в накипь.

Иногда стоит просто закрыть глаза.

Закрыть глаза.

Закрыть.

Я спотыкаюсь и проклинаю ступеньки, скользкий пол, темноту, звезды. Я добрался до них, но… как теперь спуститься?

Нырнув в спальню, я замечаю на кровати записку. Крохотную. Пахнущую яблоками. Вне себя от волнения я разворачиваю ее.

«Ложись спать, буду поздно. Хочу проветриться. Целую».