Я сбегаю от Торы, от Ворона, от нашего «мы» – к морю. Шум волн всегда отрезвляет меня, как бы паршиво ни было. Обычно вечером на пляже безлюдно, но сегодня я опять встречаю странную девочку.
И она тонет.
Барахтается мотыльком, не может взлететь – у нее намокли крылья. Кричит – громче моря, а волны вновь и вновь накрывают ее. Над макушкой летает чайка.
Конечно, я лезу в воду. Конечно, вытаскиваю ее. Делаю все, лишь бы ее спасти и заодно – загладить вину.
Лежа на берегу, она продолжает верещать, и в тон ей верещит чайка. Летает над нами, как привязанная.
– Тебя птицы любят.
Девочка умолкает и поворачивается ко мне, словно я сам – птица.
– Спасибо.
Я помогаю ей подняться.
– Пообещай мне кое-что. В следующий раз не лезь в море во время шторма. И научись плавать.
– Спа-си-бо, – повторяет она.
Я улыбаюсь – как же хорошо. Да, я не спас ворона, но – спас ее. Девочка машет мне ручкой и бредет в сторону поселка. За ней летит чайка. А я сижу на берегу и думаю, думаю, думаю о странных родинках.
О родинках еще одной мини-девочки.
* * *
Я в кухне. После вчерашнего я почти не спал – писал книгу и вырывал страницу за страницей, уж слишком жестокий, переполненный ненавистью получался текст – и сейчас едва не падаю. Пахнет жареными блинчиками. Матушка суетится у плиты и, зачерпнув в половник очередную порцию теста, шепчет:
– Ты не приболел, сынок?
И выливает тесто на сковороду. Я намазываю готовый блинчик смородиновым вареньем.
– Ты видела тот дом? Ну, в который я часто лазал в детстве… Его отстроили. Там кто-то живет.
Матушкино лицо серьезнеет. Блинчик разрывается, и она в сердцах бросает лопатку.
– В том доме поселился кто-то из